на тележку. Фермер проверил номер и кивнул: наш. Принудиловщики потянули тележку к выходу.
Со стороны крикнули:
— Эй!
Возле соседнего комплекса стоял на коленях охранник и, заглядывая под нары, тыкал пальцем. Мы подошли. Я опустился рядом и почувствовал резкий запах испражнений. Твою мать, они чё там…
Фермер опустился рядом, подсветил фонариком.
— Похоже, схрон. Глубоко зарылись, до конца не пробиваю.
Он протянул фонарик мне:
— Давай. Надо проверить.
— Я не полезу.
— Что значит… — он опешил. — Я приказываю! Лезь!
Меня закусило.
— Приказывать тварям в яме будешь. А я в эту нору не полезу.
Мы встали друг против друга. Фермер сжал кулаки, стрельнул глазами по сторонам, выискивая поддержку, однако на помощь ему никто не спешил, охранники ждали, что будет дальше. Аргон потирал руки в предвкушении интересного зрелища. Кто-то с верхних нар выкрикнул:
— Народ, наши фермеров раком ставят!
К проходу потянулись люди, засверкали огоньки планшетов. Меня узнали.
— Это Дон. Кровавый заяц!
— Дон, врежь ему! Наваляй ему, Дон!
Сегодня же чат будет забит кадрами моей стычки с фермером. Может я и совершал что-то неблаговидное, собирая беспомощных и отправляя их в Смертную яму, но фермеров не любили больше, и в создавшейся ситуации зрители поддерживали меня.
Фермер потянулся к дубинке. Он делал это нарочито медленно, на показ, словно рассчитывая, что я испугаюсь или одумаюсь. Зря рассчитывал. Я не стал ждать, и левым боковым врезал ему в челюсть. Технически удар получился не чистым, зато сильным и резким. Прав был Мёрзлый, утверждая, что отныне часть силы будет со мной всегда. Фермер влетел в стойку комплекса и осел. А меня затрясло. Взбрыкнувшее сознание требовало продолжения боя. В бешенстве я ударил ладонью по стойке, вскинул руки, зарычал. Народ в страхе отхлынул. Это добавило мне злости. Кому ещё врезать⁈
И в этот миг я увидел Матроса. Он не двигался, просто смотрел на меня, скрестив руки на груди, а у меня на висках надулись жилы. Ведь это он избил меня и полуживого бросил в камеру. Почему бы не потребовать с него за боль и обиду?
— Матрос, кажется, нам есть о чём поговорить?
В зависшей тишине мой голос прозвучал вызывающе.
Матрос не шевельнулся.
— Всё хорошо, Дон. Мой сотрудник был не прав. Он не должен был приказывать тебе. Он мог только попросить, и тогда бы ты не отказал, верно? Значит, к тебе лично претензий нет.
Матрос говорил спокойно, движения его угрозы не несли, хотя мог приласкать меня по полной программе и отправить в яму на принудиловку, ибо я нарушил положение о статусе, поднял руку на старшего. Сознание перестало трепыхаться, кровь успокоилась. Чёрт, я взорвался, не имея на то никаких оснований, даже не имея нанограндов, всёго лишь из-за того, что не хотел лезть в эту вонючую нору. Мёрзлый просил вести себя тихо, а я вспыхнул, как спичка.
Матрос обернулся к зрителям.
— Чего собрались? Это не шоу. В яму хотите? Могу организовать.
В яму не хотел никто, народ начал рассасываться. Матрос вернулся ко мне.
— Дон, проверить нору всё-таки надо. Это должен сделать ты. Понимаешь почему?
Я понимал. Инцидент с синим фермеров так или иначе всплывет, ибо стукачей вокруг хватает. Меня могут привлечь к ответственности за драку и невыполнение приказа. Но если я проверю эту проклятую нору, тогда драку можно будет списать на случайный удар локтем или что-то вроде того. Матрос прикрывал меня. Так и должно быть, Матрос ходит под Дряхлым, Дряхлый ходит под Мёрзлым, я тоже хожу под Мёрзлым, значит, мы одна команда и должны помогать друг другу.
Я перевязал нос и рот банданой и полез под нары. Включил фонарик. Нора не широкая, ширины едва хватало, чтобы протиснуться, задевая плечами стенки. Клаустрофобия мне обеспечена. Вонь сразу стала осязаемой как в том анекдоте: не пахнет, но глаза щиплет. Хотя вру, здесь и пахнет, и щиплет, но лезть всё равно надо. Ход тянулся под небольшим уклоном, через несколько метров поворачивал влево и плавно перетекал в полусферическую камеру. Неведомые копатели постарались на славу. В куче тряпья и отходов сидели четверо. В свете фонарика лица казались сморщенными и серыми. Три женщины и ребёнок. Волосёнки всклокочены, щёки измазаны, непонятно мальчик или девочка. В самодельной нише трепыхался жидкий огонёк жировой лампадки.
Я протиснулся в камеру, сел. Дышать было нечем, просипел, сдерживая рвоту:
— Штрих-код предъявляем.
Провёл планшетом над протянутыми запястьями, проверил номера. Вся четвёрка — наши клиенты. Господи, даже ребёнок. Его каким боком к списку пристегнули? Все дети до четырнадцати лет должны проходить обучение в блоковых гимназиях, и независимо от возраста получают ежедневное пособие в двадцать статов и талоны на спецпитание. У меня над головой соседи родили четырёх огрызков и живут за их счёт, нехера не делают. Вот же жизнь…
Я не стал ничего говорить, развернулся и, работая локтями, пополз обратно. Выбравшись, задышал в бешеном темпе. По лицу катился пот.
— Что там, Дон? — спросил Матрос.
— Пусто. Только говно да тряпки.
Не знаю, почему я соврал. Никого из тех, кто сидел в норе, жалко не было. Но почему-то показалось, что они имеют право не быть пойманными, как и я, когда был зайцем.
— Ладно, продолжаем. — Матрос похлопал в ладоши. — Что стоим? Вперёд! Вперёд! Доноры сами себя на ферму не отправят.
Я поднялся, стряхнул грязь с коленей. От меня разило как от сортира. Аргон скорчил рожу, как будто его вот-вот стошнит, демонстративно зажал нос. Я огрызнулся:
— В следующий раз ты полезешь.
— Не обращай внимания, — миролюбиво сказал Ковтун. — Он так-то нормальный, просто иногда ведёт себя неправильно.
Подбежал Гоголь, заглянул под нары, выругался:
— Задолбали уже рыть. Как кроты, ей богу.
Он сделал отметку в планшете.
— А землю куда прячут? — спросил я.
— Разбрасывают по блоку. Уборщики сметают, вывозят наружу. Каждый раз по две-три новых норы находим. Вообще, это забота конторщиков. Староста должен эту хрень выявлять и своими силами устранять. Мы лишь протокол подписываем.
И побежал дальше. Я кивнул ему в спину:
— Тоже нормальный?
Ковтун кивнул:
— Ага, тоже. Мы все здесь нормальные. А как по-иному? Мы же закон. На нас люди ровняются.
Я посмотрел на него. Серьёзно говорит или прикалывается? Брови сдвинуты, взгляд честный. Похоже, серьёзно.
— Нормальные люди охотниками в шоу не идут.
— Это не от хорошей жизни. За участие — триста статов в день, за убитого зайца — тысяча. Кто ж откажется, когда есть возможность заработать? Я бы тоже не отказался. Зайцы списанный товар, как и доноры.
— Говорят, теперь зайцам ружья выдавать начнут.
— Значит, цены повысятся.
В следующем комплексе взяли сразу пятерых. Сидели в рядок на одних нарах, под нюхачом, на слова не реагировали. Их так же в рядок погрузили на тележку и отправили в коридор. Вот будет прикольно: очнуться завтра в камере с венчиком крапивницы под носом. Что станут делать?
За полтора часа проверили весь проход. Остановились возле каптёрки старосты. Матрос ушёл, а я заглянул в столовую. На раздаче горел огонёк, но людей не было, еды тоже. Получается, сегодня без ужина, пропали талоны. Староста блока, худощавый дед с выбеленной бородой, предложил чаю. Приказал хлыщу, тот сгонял на кухню, принёс кружки, два чайника. Мог бы расщедриться на бутерброды, с него не убудет, сомневаюсь, что обеденный стол у него меньше, чем у Ровшана. Но не расщедрился.
Пить чай я не стал. Дожидаясь, когда остальные группы завершат обход, сходил в помывочную, под горячим душем смыл с себя налёт вони. Пока мылся, прачка застирала одежду, прошлась по ней утюгом. На выходе меня поймал Гоголь.
— Возвращайся в блок, Дон.
— Всё на сегодня?
— Для нас да. А фермеры ещё раз пройдут.
— Недобор?
— Ага, почти двадцать голов. Но это естественно. На каждом рейде не добираем. Невозможно всех сразу собрать, кто-то прячется, кто-то в Петлюровке оттягивается. В следующий раз попадутся.
Я посмотрел на планшет, третий час ночи.
— Развод как обычно, без поблажек?
— Да, как обычно. Не опаздывай.
Вот же счастье мне Мёрзлый устроил — внутренняя охрана. Рабочий день с утра до утра, и главное, чтоб на развод не опаздывал. Не, надо увольняться. За шестьдесят статов…
На планшет пришло сообщение:
Дополнительная оплата за переработку: 420 статов.
Я покачал головой. И даже в этом случае мне эта профессия не нравится.
Глава 17
