корову. Мы у нее покупали два литра молока. Ее брат жил в гарнизоне и держал пасеку, так что снабжал свою сестру медом, а она выделяла его и нам.
Молоко было очень хорошее, и мы, можно сказать, дорвались до него. Валику, если он просил пить, давали молоко. Сами тоже пили его весьма усердно. Ребенка довели до того, что он, думая, что никто не видит, тайком пил воду. В связи с молоком запомнился следующий физический казус. Валик стянул кастрюльку с молоком, и она упала в ведро с водой. Так вот, кастрюлька лежала на дне ведра под водой, и ни одной капли молока из нее не вылилось. Вода оставалась прозрачной и незамутненной. И только когда я принялась вынимать кастрюлю, молоко стало выливаться в воду.
Готовила я на электрической плитке или же на плите в школьном коридоре. Воду черпали ведром из открытого колодца во дворе. Тима боялся, что Валик в него свалится, поэтому раздобыл колонку и закрыл ею колодец.
Учительница по русскому языку и литературе Галина Васильевна предупредила меня, что в нашей квартире на окне остался пузырек с красными чернилами. Я сказала, что приберу его, но опоздала.
Из чемоданов у нас был составлен импровизированный комод, накрытый салфеткой, на которую поставили зеркало. Захожу в комнату и вижу, что Валик, в белой рубашечке, придвинул к зеркалу плетеное кресло и льет себе на голову эти красные чернила. Вот так номер! Я позвала Галину Васильевну:
— Посмотри на свои чернила.
Та прыснула, а мне не до смеха. Пришлось ребенка остричь наголо, но и после этого красное пятно на голове у него долго было заметно. Белая рубашка, конечно, пропала, а салфетку я спасла.
Университет дал мне солидный объем знаний, так что я не только справилась с математикой, но и помогала учительнице по русскому и молоденькой географичке. Младшие классы вела Мария Васильевна, грубоватая баба деревенского вида. У нее было целое хозяйство: куры и коза. Молодые училки подобным не занимались.
Когда я проводила занятия, а Тима был на службе, за Валиком присматривала Матрена Ивановна. Раз я вела математику в пятом или шестом классе, как Матрена Ивановна просунула голову в дверь класса и спросила:
— Галиночка Андреевна, разрешите войтить?
— Пожалуйста, Матрена Ивановна.
Она вошла и сказала:
— Валик куда-то пропал.
Класс тут же дружно вскочил:
— Все на поиски Валика!
Искали по всей школе и во дворе. Нигде нет. Наконец, один мальчик увидел, как из курятника в лаз для кур выкатилось яйцо. Наверное, это пропавший там орудует. Я подошла и окликнула:
— Валик!
Он отозвался. Уф, нашли! Я стала его звать:
— Валик, иди ко мне.
Но он на зов не шел и вылезать не хотел. Курятник принадлежал Марии Васильевне, а ее, как назло, черти куда-то унесли. Хорошо, что один из моих учеников сумел протиснуться через лаз и вытолкнуть Валика наружу.
В этом классе у меня учился Ремезов, сын начальника штаба, мальчишка хулиганистый и недисциплинированный. Отец знал об этом и заходил в школу периодически, чтобы справиться о его поведении. Как-то после случая с Валиком Ремезов опоздал. Повязав голову платком, он просунулся в дверь класса и спросил:
— Галиночка Андреевна, разрешите войтить?
— Входите, Матрена Ивановна.
Класс грохнул от смеха. Его и позднее поддразнивали Матреной Ивановной. Пошутил на свою голову!
Кто-то сказал, что в Зеленограде, в двадцати километрах от Храброво, можно купить крупу. Мы с Тимошей взяли чемодан и отправились в Зеленоград. Шли напрямик, Тима с самолета высмотрел дорогу. На пути встретилось какое-то селение, перед ним щит с предупреждением: «Сап, подходить близко запрещено». Пришлось сделать крюк в пять километров. Дошли, купили полный чемодан всякой разной крупы. На обратном пути лежали на какой-то лужайке без сил, отдыхали. Чемодан несли то на палке вдвоем, то по очереди в одиночку, кто на плече, кто на спине. В общем, измяли все плечи, надорвали все руки, устали как черти. Вернулись на закате усталые, но довольные. Как-то я пошла за водой, а Валик остался в кухне. Возвращаюсь, а он сидит на полу и в щелочку из пакета высыпает крупу. Мне от увиденного даже худо стало. Спрашиваю:
— Ты что делаешь?
А он спокойно отвечает:
— Ляле (так он себя звал) каши не надо, мышке надо.
Отобрала пакет и убрала подальше. К счастью, ущерб был незначительный. Сама виновата — закормила кашей ребенка.
В Храброво леса поблизости не было, так что за грибами мы не ходили. Речки не имелось, поэтому не купались. А ходили к аэродрому, по его краю росли земляника и ежевика. Валик охотно их собирал, пока его не испугал рябчик. После этого он ни за что туда идти не хотел. Кстати, рябчики напугали и мою маму, подпустив ее к себе совсем близко и с шумом выпорхнув у нее почти из-под ног. Мама чуть не упала от страха и неожиданности.
Мама приехала к нам летом и привезла с собой мою маленькую сестренку Люську. От кого-то Люська услышала название Павунден, и это ей запало в голову, а что она была в Храброво — она и не догадывалась.
Тиме нужно было встать рано, чтобы отвезти на какое-то мероприятие начальника штаба. Моя мама сказала ему:
— Не переживай, я тебя разбужу, когда надо.
Этой ночью мне принилось, будто разбился Рязанов. Тот обычно вел себя высокомерно, Борьке Типашкину говорил:
— Летать нужно уметь.
Этот тревожный сон прервал посыльный из штаба. Мы проспали. Начальнику штаба пора лететь, а пилота нет. Вот и послали за Тимой матроса на мотоцикле. Тима укатил с матросом, а я к маме:
— Ты же обещала разбудить!
— Первый раз со мной такое.
К счастью, все обошлось, Тима успел доставить начальника штаба на это мероприятие. Вот и понадейся на тещу!
А сон, к несчастью, оказался в руку. Только разбился не Рязанов, а Типашкин. Об этом нам сообщил Николай, который до Тимы был командиром штабного звена. А потом его перевели в Калининград. По секрету он нам поведал:
— Не знаю, какую выведут причину авиакатастрофы, но только бронеспинка у Типашкина была пробита.
И взял с нас слово, что мы никому не расскажем об этом.
В Храброво мы были недолго, примерно около года, а потом Тиму перевели в Чкаловск.
Приехавший за мной из Чкаловска Тима застал следующую сцену — мы с командиром полка сидим в обнимку на диване и плачем оттого, что я уезжаю. Его печалило то, что так прекрасно задуманное им предприятие рушится, и теперь столь важный школьный
