явным намереньем обрушить его на голову одному из коммунистов. Шириновский заметался, он никогда не дрался, предпочитая всё решать словами, но сейчас такой возможности он не видел. Оставалось только по давно выработанной привычке чем-то обливать или швыряться.
Шестеро коммунистов подскочили со своих мест, в это время Шириновский увидел, что за оградой стоит полицейский патруль. Недолго думая, он ухватил с соседнего столика полупустую кружку, даже не разбираясь, кому она принадлежит, мужчине или его весьма дородной даме, и с размаху выплеснул её содержимое прямо в лицо ближайшему врагу и тут же стал орать как потерпевший:
— Подонки! Подонки! Они хотят на нас напасть! Сволочи! Полиция! Полиция! Срочно сюда! Коммунисты подонки!
Долго орать ему не дали и, схватив за грудки, повалили на землю, но полиция, услышав зов о помощи, не стала медлить. Полицейские быстрым шагом направились в их сторону и буквально в последний момент перехватили в зародыше схватку. Кинжал Губерта был ими изъят, табурет отправлен на место, а остальным сделано внушение.
Помятый, но не избитый Шириновский вместе с товарищами пошёл к своему столу. Время подползало к отметке шесть вечера, зажглись небольшие фонарики над каждым из столов, освещая незамысловатый отдых разных людей. Вернувшись к своему столу, молча уселись, зло поглядывая друг на друга. Купив ещё по две кружки пива, решили, что на этом всё, и начали цедить их, уже налившись пивом под самую завязку.
— Зачем ты, Август, стал орать?
Шириновский уже успокоился и даже в чём-то был доволен, поэтому данный вопрос воспринял абсолютно спокойно, заранее зная на него ответ.
— Затем, что я не готов драться с уже и так пробитой башкой против шестерых.
— Дрались бы мы.
— Что значит вы? Я бы вас не бросил, но их больше, и у тебя нож, они легко побьют всех нас, а то бы и убили, потому что ты тоже кого-нибудь из них пырнул обязательно. Я не хочу сдохнуть в пивном саду просто потому, что вы собирались стать самоубийцами.
— Мы бы их сделали!
— Нет, не надо быть глупцами, я не видел нигде больше штурмовиков, и это коммунисты сделали бы нас.
— Они трусы.
Шириновский многозначительно промолчал и отхлебнул пива.
— Их уже не шестеро, вон пришли ещё четверо, а вон за теми столиками сидят ещё человек десять, и они явно симпатизируют коммунистам, у нас бы не было никаких шансов, если бы не вмешалась полиция.
Шольц с Губертом глянули в нужную сторону и согласились, хоть и молча, что так оно бы и произошло. Неожиданно Губерт вновь вспомнил об итальянских фашистах:
— А вот, когда мы победим, то сделаем, как в Италии. У них и безработица сильно сократилась, и они уже перешли на сорокачасовую рабочую неделю с выходным днём в субботу. Муссолини молодец! И управляет экономикой с помощью государства и системы корпораций, страна развивается. У них даже рождаемость повысилась. С мафией, опять же, разобрались почти. А у нас только разговоры одни. Надо брать власть!
— Брать надо, — кивнул Шольц.
— Надо, — вынужден был согласиться и Шириновский.
Остаток вечера они провели в молчании и пустопорожних разговорах, пока не стало ясно, что пиво всё уже выпито и пора бы расходиться, но в этот момент в пивной сад заявилась другая компания штурмовиков.
Неизвестно, целенаправленно ли они шли сюда или так получилось случайно, но с их появлением постоянные посетители стали быстро расплачиваться и поспешно покидать площадку. Коммунистов тоже оказалось намного больше, чем было с самого начала, и они не уходили, концентрируясь возле летней сцены.
Начались провокационные выкрики с обеих сторон. Шириновский уже расплатился за всё, в том числе и за разбитую Губертом кружку, и желал сейчас только одного — поскорее оказаться как можно дальше отсюда, как можно дальше… А страсти уже кипели от взаимных оскорблений. Наконец, противоборствующие стороны перешли к активным действиям. Началась драка.
— Вперёд, на помощь братьям! — внезапно крикнул Губерт и, подхватив табурет, бросился в бой. Шольц повторил его манёвр с табуретом и побежал следом. Шириновский заметался. Вскочив, он сначала собрался перелезть через забор и исчезнуть в наступивших сумерках, но его остановил голос Маричева:
— Куда⁈ Бежать нельзя! Не поймут! Убежишь, потом свои «тёмную» устроят. Давай вслед за ними.
— У меня голова, голова!
— Что голова⁈ Хватай табурет и бегай с ним, только в самую гущу не лезь. Кричать ты умеешь, вот и ори, можешь метнуть его в кого-то, но бежать не смей, только хуже будет. Вперёд!
Не став спорить Шириновский, подхватил свой табурет, и бросился вслед за остальными, крича ругательства и всякие односложные слова. Битва закипела. Уже никто не орал и не обзывался, а только ревел, работая кулаками, стульями или дубинками.
Взлетали и опадали вниз табуретки, ломались стулья, отдавая свои ножки рукам вандалов. Затем полученные таким путём импровизированные дубинки охаживали оппонентов по всем местам.
Вдребезги разбивались кружки, падая на головы, летели клочья пены из них, размазываясь по лицам и телам. Кричали разинутые рты, заглушая криком животный страх и провоцируя животную же ярость. Дико визжали женщины, разбегались в разные стороны непричастные к драке, и гроздями висели на деревьях неведомо откуда взявшиеся мальчишки, освистывая дерущихся.
Схватившись друг с другом, коричневые и серые бились на совесть, вымещая на врагах свою злобу и ярость. А вокруг них одобрительно вскрикивала толпа людей, подзуживая свою сторону и осыпая ругательствами противоположную.
Схватка длилась от силы полчаса, после чего послышались многочисленные свистки, завизжали тормоза полицейских грузовиков, и берлинская охранная полиция («шутцполицай») бросилась разнимать сражающихся, молотя без разбору дубинками и тех, и других.
Домой Шириновский добрался уже глубоко вечером, сев на трамвай за два квартала от места битвы. Сама битва запомнилась ему плохо. Мешанина рук и тел, фантасмагория звуков и запахов. Своим табуретом он скорее отталкивал, чем бил, постоянно увёртываясь от кулаков и дубинок атакующих его коммунистов и держась позади остальных.
Временами это не удавалось, и он поневоле оказывался в самой гуще схватки, замирая сердцем от ужаса и пытаясь вырваться из плотного окружения. Где-то в толпе затерялся и табурет, хорошо хоть ему удалось не попасться в руки полиции, а то бы ещё пришлось платить за порчу имущества пивного заведения.
В этот раз ему повезло, сказались старые навыки Маричева, да и сам он заранее предугадывал действия находящихся против него людей и успевал увёртываться.
Уже придя в свою комнату, он в тусклом свете электрической
