десять статей. Я этого Родригеса, который в участке, охмурила за две минуты. Разве стал бы бедняга меня расстраивать? Вот и поделился, чем мог, на условиях анонимности.
— Тебя надо в клетке держать, чтобы не разлагала органы исполнительной власти.
— Органы считают иначе. Разлагаются с огоньком.
— Так всё-таки почему ты меня не упомянула?
— Вот наконец-то правильный вопрос, Логвин.
Кира огляделась, словно в углах могли таиться шпионы, и понизила голос:
— Я тебе говорила, что копаю под Роггендорфа. Под нашего милягу-миллиардера. И вот, значит, у него в галерее я встречаю тебя. Совпадение, ладно. Но на следующий день ты ломишься в клинику, которую он спонсирует…
— Откуда ты знаешь?
— Я этой клиникой тоже интересуюсь, у меня там свои источники. И теперь хочу знать, что ты там забыл.
— Ты же понимаешь — я не могу просто взять и выболтать детали расследования.
— Зато я вчера могла написать в газете чистую правду. Насчёт лунного психа, который свихнулся после встречи с тобой. Как думаешь, была бы у тебя после этого спокойная жизнь? Вот, к примеру, сегодня? Но я придержала сведения. И даже с Родригеса взяла обещание, что он никому больше не сболтнёт. С другой стороны, газета ведь ежедневная. Сегодня, если что, я могу и продолжить тему. Разнообразить новыми красками.
— Шантажируешь меня?
Кира пожала плечиками:
— Называй как угодно, я не обижусь. Да, собственно, и не требую от тебя ничего сверхъестественного. Просто расскажи мне про «Талый лёд» и свои успехи. Можно даже в общих чертах, без конфиденциальных деталей. А дальше уже посмотрим.
— Слушай, Вишниц, серьёзно тебе советую — не лезь в это. Ты в курсе, например, что лет пятнадцать назад один журналист уже устроил скандал вокруг этой клиники? Но Роггендорфу всё побоку, а журналиста утопили в дерьме. Думаешь, тебя пожалеют?
— Знаю эту историю. Было дело, ты прав. Но я ведь не идиотка, чтобы переть против Роггендорфа без доказательств. Поверь мне на слово — пока у меня не будет железных фактов, даже не пискну. А тебя вообще не собираюсь упоминать. Так что излагай, не тяни.
Стэн прикинул в уме, как половчее выкрутиться. Чтобы отвязаться от Киры, но при этом не ляпнуть лишнего.
— Если вкратце, — сказал он, — то дело в следующем. Без вести пропал Эрик Белл, молодой художник. Я поехал к сотруднику галереи, который с ним разговаривал. А этот сотрудник слетел с катушек…
— Да ладно? Ещё один лунный псих?
— Нет, не до такой степени. Просто нервный срыв, как я понял. И его увезли в ту клинику. Я подумал — может, и Эрик там же? Поехал, осмотрелся, поговорил с доктором, который у них там главный. Он ссылается на врачебную тайну. Что-то темнит, по-моему. Но при этом у меня ощущение, что Эрика в клинике действительно нет. Хотя со счетов я её не сбрасываю. Странноватое место.
— Конкретизируй.
— В том-то и дело — всё на уровне интуиции. Из фактов — разве что усиленная охрана. Такая, знаешь, ненавязчивая, но бдительная. Ни в жилой, ни в лечебный корпус не пропускают. Но это и логично, пожалуй. А доктор Гланц — увёртливый старичок, ничего серьёзного не сказал. Я даже тебя упомянул для острастки, грозил на них натравить, но толку всё равно мало.
— Ух ты, — сказала Кира, — я польщена. Моим именем, значит, уже старичков пугают. Спасибо хоть не детишек.
— Я тебе это сейчас рассказываю, чтобы ты имела в виду. Не суйся к нему, а то он решит, что это я озверел и попёр в открытую. Подставишь меня.
— Хорошо, учту. Без повода не полезу. По этой клинике у меня, к сожалению, тоже всё глухо. Конкретики никакой.
— Ты же говорила, у тебя там источники.
— Да. Но либо дурят меня, либо и правда нечего сообщать. Самая интересная новость была о том, что ты приезжал.
Кира встала с кровати и подошла к окну. Некоторое время размышляла о чём-то, вглядываясь в туман. Потом обернулась к Стэну и сказала:
— Ну ладно. А при чём тут Боровски? Как он связан с долбаной клиникой и с твоим пропавшим художником?
— Боровски? Вообще никак, я надеюсь. Он обратился ко мне по другому поводу — ещё до того, как я услышал про Эрика.
— То есть Роггендорф и Боровски нигде не пересекались? Не вели общих дел? Ответь однозначно, Логвин, и не увиливай.
— Да какие у них дела? — искренне удивился Стэн. — Ты, по-моему, зациклилась на своём Роггендорфе. В каждом углу он тебе мерещится.
— Мерещится, да — и что? — разозлилась вдруг Кира. — Он весь город подмял! Везде торчат его уши! В каждую дырку суёт свой нос! Но при этом я совершенно не улавливаю системы — вот что обидно! Ладно, он меценат — спонсирует клинику, галерею… А социологи ему для чего? А заброшенные цеха?
— Вишниц, кончай истерику. Я перестаю тебя понимать. Какие ещё цеха? Какая социология?
Кира поморщилась — уже, видимо, жалела о своей эмоциональной тираде. Снова прошлась по комнате. Её внимание привлекли фотографии, лежащие на доске, имитирующей барную стойку. Те самые, что вчера напечатал Айзек.
— Да, губа у тебя не дура, — заметила репортёрша, разглядывая фото с Самантой. — И снял красиво. Меня ты, я помню, тоже фотографировал пару раз, но я вот такой очаровашкой не выглядела. Или так получаются только те, с кем ты переспал?
— Нет, только те, кто не вламывается ко мне спозаранку. И не пытается меня шантажировать, щёлкая зубастыми челюстями.
— Ах, какая досада… Не судьба, видать… А здесь что? Заделался пейзажистом?
— Вроде того. Сфотографировал город, когда ехал из клиники.
— Как-то он у тебя тут смотрится необычно.
— Да, — согласился Стэн, — с этим снимком что-то не так. Вчера я не смог понять, отложил на сегодня. Присмотрись, если интересно. Может, что и увидишь незамыленным взглядом.
Вернувшись к окну, где было светлее, Кира стала изучать фото. Стэн, засунув руки в карманы, подошёл к ней, остановился чуть позади. Глядя через её плечо, задумался вновь — откуда такое качество кадра? Плёнка была обычная, освещение — минимальное… Ладно, талант — талантом, но здесь просто фантастическая удача… Ощущение, что не на снимок смотришь, а в окошко пригородного домика…
Послышался тихий треск или шорох.
Первым побуждением было — обернуться,
