Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
— Спокойно! — поднял руку пахан. — Пожмите друг другу руки, улыбнитесь — нам нечего делить. Сначала Скрипач и Румын. Теперь — Румын и новенький. Вот так.
— И все-таки как его, новенького, звать? — не унимался Румын. — Не может такого быть, чтобы человека никак не звали!
— А зовите его — Газетчик. Вон там, — он показал рукой на верхний ярус нар в середине, — и отдохни пока…
Корень благосклонно улыбался. Заключенные разочарованно вернулись к своим прежним занятиям. Веселья пока не намечается. Но это ненадолго.
Старый вор пошевелил пальцами. Гордеев понял, что аудиенция окончена и побрел к своему месту, указанному паханом.
Забрался наверх, сел, затих, стал рассматривать остальных заключенных.
На нижних нарах напротив расположился самоуверенный парень лет тридцати. Плечи расправил, вел беседу с двумя пацанами, только что с малолетки. Авторитет пытался, судя по всему, заработать. Коренев посматривал на него с неодобрением — ему не нужно это государство в государстве. Но пока — ситуация под контролем.
«Шумовский, продавал квартиры, предназначенные на съем. Через два месяца хозяева квартир приходили и требовали с жильцов плату. Жильцы резонно замечали, что квартира теперь их полная и безраздельная собственность. Хозяева возмущались и пытались выгнать наглых жильцов вон. Тем временем Шумовский был уже в другом районе и под личиной другого агента продавал очередную квартиру недалеким, но состоятельным гражданам, — вспомнил Гордеев. — Такой же аферист, как и мой Ольховский. И фамилия такая же красивая. Ленке бы понравилась. Только я честный — я у богатых деньги забирал, а этот… А что этот? Тоже у богатых. Сейчас на квартиру только у богатых деньги и есть. Но убивать Бурцева? Этот навряд ли. Не будет он руки марать, да и незачем ему».
Рядом с паханом терся любопытный тип. Кличка — Румын. Маленький, худой, чернявый, взгляд злой, цепкий. И язык хорошо подвешен, судя по всему. Держатель подпольного борделя, где работали, в частности, несовершеннолетние. В первый же день его пытались опетушить, думали, легкая попалась добыча, но не тут-то было. Маленький-то маленький, но злой. Избили его, конечно, зубы выбили, отбили почки. «А мне не впервой» — сплевывая кровь, прохрипел Румын, когда его на крест уносили. После этого как-то зауважали Румына, даже Корень в свое окружение принял. А и то сказать — Румын рассказчик отменный, а кто еще может потешить царя, как не любимый сказитель или шут. Румын весело осклабился на какое-то замечание Шумовского и ответил ему так, что все, кто был рядом, схватились за животы. Даже пареньки, которых Шумовский обхаживал, прикрыли ладошками рты, чтобы не сердить своего покровителя. Но покровитель все равно рассердился и отвесил каждому подзатыльник.
— Румын нынче в ударе. Ну, расскажи байку! — требовал пахан.
Вот Румын может убить человека. Теоретически. А практически — сомнения что-то берут. Ножом пырнуть — это он запросто, рука не дрогнет и глаз не подведет. А вот удавка — нет, силенок не хватит.
Второй уголовник, который около пахана крутился, Мочало, послужной список имеет немалый. Но ни одного мокрого дела. Разбойные нападения, грабежи — все это есть, но ни одного убитого на его совести.
Щетка вот этот из головы не идет. По всем статьям — он убил Бурцева. Но пахан-то тоже не фраер. Если он Гордеева в камеру пускал, должен был понять, что Щетка выделяется среди всех, и весьма отчетливо. Значит, не Щетка. Или пахан — шахматист? Продумал игру на три хода вперед. Если Щетка похож на убийцу, а я пускаю в хату чужого, чужой думает, что, раз я его пустил, то Щетка, который первым на глаза попадается, тут ни при чем. А может, все проще. Может, ссучиваться-то он и не хочет, а вот сдать Щетку, который у него, кстати, явно не в фаворе, надо бы.
В хате с прошлой недели проблемы — в хате нет петуха. Наркомана, который сидел тут раньше и готов был на все ради дозы, увезли в реанимацию — что он от отчаяния пустил по вене, так никто и не знает, говорят разное. После того, как Шира увезли, уголовники подступались к разным мелким жуликам, но те либо давали отпор, либо просились в другую камеру, один изрезал себя всего отточенным черенком ложки. Сейчас он сидел на своих нарах неподалеку от пахана, местами еще перебинтованный, но решительный. Этот парнишка тоже был интересным экземпляром. Знакомился с состоятельными, часто известными публике немолодыми уже дамами и уламывал их поиграть в садо-мазо. Все это записывалось на скрытую видеокамеру. А потом дамам предлагалось на выбор: выплачивать находчивому юноше деньги или ждать, когда кассета увидит свет в серии «Домашнее порно». В милицию нести заявление дамы стеснялись, там ведь потребуют вещественное доказательство, а оно постыдное. Но в последний раз Стилист, как его прозвали еще в прошлую отсидку, когда он тоже шантажировал известных женщин, обещая опубликовать в прессе их фотографии без макияжа, прокололся — связался с теряющей популярность певицей, которая не только подала на него в суд, но и, не особо стесняясь, продемонстрировала всем особо пикантные кадры. Это повысило ее популярность так, что ее даже пригласили сниматься в молодежном эротическом сериале.
Стилист точно ни при чем. Ему кулак посильнее сжать — и швы разойдутся.
Гордеева всегда поражали такие уголовники — способные убить себя или изуродовать, только чтобы избежать опетушения. А что бы он сделал сам? Вступил бы в драку, как Румын, — да. До смерти, не ради спасения. Умереть, но нанести ущерб противнику. А вот так, бессмысленно, самому себя покромсать — зачем?
На нижних нарах, неподалеку от параши, сидел старик с обвислыми щеками и красными, слезящимися глазами. Дышкант Михаил Михайлович — раньше был важной шишкой. Попался на взятках. Теперь вот ждет суда. Видимо, он так до конца и не понял, что с ним произошло.
Скрипач, проходя мимо, сделал в его сторону неприличный жест. Камера захохотала, а старик никак не отреагировал, как сидел, уставившись в пустоту, так и сидит.
— Эй, министр, расскажи, как ты жил, побалуй сказочкой, — обратился к нему Коренев.
Дышкант повернул в его сторону отечное старческое лицо.
— Оставьте меня, молодой человек. Я вам ничего не сделал.
— У-у-у! — закривлялся Румын. — Скрипачок, ты смотри, дедушка старшим хамит! Что с ним за это сделать надо?
— Оставь его, Румын, я тебе сам сейчас сказку расскажу, — остановил его Скрипач.
— Расскажи уж, уважь! — благосклонно кивнул пахан.
— А дело было вот как! — возвращаясь на свое место, начал Скрипач. — Когда я папу родного порешил — меня тетки скрутили и в дурку упекли. Главное, я на них смотрю, на все вопросы отвечаю, а они заголосили: «Сдвинулся наш мальчик из-за этой математики и физики, совсем его в институте этом замучили». Ну, если кто не знает, я на красный диплом шел. Засунули меня в палату, а там ничего такие мужики, смирные. Все к койкам привязаны. Ну и меня тоже привязали. И был там санитар один — мелкий, вроде Румына нашего. Только трусливый человек и злой. Звали — Семецкий. Очень любил подойти к человеку и издеваться над ним. Одному на лицо помочился, другому в глаза перцу сыпанул и смотрел, как тот, привязанный, мучается. А потом один дядя, я думал — он совсем не в себе — как-то выбрался, то ли его развязали, раз он совсем ничего не говорит и не шевелится — и схватил этого Семецкого. А дядя такой был, типа Щетки нашего. Схватил за плечи и держит, и смотрит на него. Семецкий сначала обосрался — вонь пошла по всей палате невыносимая, а потом как-то обмяк у дяди в руках и все. Умер от страха. А дядя с ним ничего не делал, все это видели, просто, говорит, хотел в глаза ему посмотреть, понять, почему он злой такой.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
