ли всего себя посвятил клятве мести? – натужно сглотнув, возразила я.
– Возможно, как ты и предложила, я мог бы удовольствоваться убийством охотников на демонов, ведь именно они были зачинщиками уничтожения лилит. – Орион склонил голову. – Но контроль должен быть сосредоточен в наших руках, а не в руках смертных. С помощью гримуара можно повернуть время вспять и оказаться в прошлом до того, как все это произошло. – Его голубые глаза осветились печалью. – Мы могли бы снова жить в безопасности. И разрушить подземелья.
У меня возникло ощущение, что Орион надеется воскресить свою семью.
– Повернуть время вспять, – задумчиво протянула я. – Звучит неплохо.
Между нами воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра в деревьях.
– Какой была твоя жизнь до прихода смертных? – поинтересовалась я несколько мгновений спустя.
Он грустно улыбнулся.
– В раннем детстве? Я просто хотел быть Молором, моим старшим братом. Он был похож на меня, только выше ростом. Великолепно владел мечом. Был непобедим. – Между его бровями залегла складка. – Точнее, мне так казалось. Ему было всего тринадцать, но он выглядел намного старше. Умел играть на лютне и рисовать чудовищ. Однажды подстрелил оленя в Райской пустоши. В общем, Молор был настоящим мужчиной, способным делать все на свете. Поэтому я и хотел быть им. Ну и, кроме того, мечтал открыть пекарню, где продавались бы хлебные пудинги, потому что никогда не мог ими насытиться и решил, что было бы здорово иметь в своем распоряжении подобное заведение.
– Молор, – с улыбкой повторила я, представляя двух великолепных мальчиков с серебристыми волосами, один из которых был уменьшенной версией другого.
– Трудно поверить, но, проведя некоторое время в подземелье, я начал ему завидовать, – признался Орион. – Потому что брат умер быстро, а я угасал медленно и мучительно. Я был Светоносцем, поэтому меня трудно убить. Но Молор умер героем, а я нет. Совсем нет. – Он снова уставился на свои руки. – Я всегда считал его взрослым, но по возвращении домой понял, как сильно ошибался. – Орион поднял голову, и я увидела, что его глаза сияют. – Больше я не испытываю зависти. Потому что я сейчас здесь, с тобой, а он нет. – На его губах появилась грустная улыбка.
Я почувствовала, как покраснели щеки, и смахнула серебристую прядь с его глаз.
– А какой ты была в детстве? – спросил он.
– Мечтательной. Погруженной в свои мысли. Всегда с книгой в руках. Как только узнала о профессии психолога, сразу поняла, что это было создано для меня. На занятиях по психологии в начале года мы всегда выступали в классе и объясняли, почему хотим изучать эту дисциплину. Буквально все, один за другим, говорили о своем стремлении помогать людям. Будь я лучшей версией себя, наверняка считала бы так же. На самом же деле моей мотивацией было треклятое любопытство. – Я улыбнулась. – Мне хотелось узнавать истории других людей, ведь именно этим и занимаются психологи. Сидишь себе да слушаешь чужие россказни. К тому же собственная жизнь всегда казалась мне удушающей. Потому-то я и интересовалась тем, что происходит у других. Мама была… – Я запнулась, ощутив, как стеснило в груди.
– Какой?
– Хаотичной. Непредсказуемой. Я считала ее параноиком, поскольку она вечно проверяла, заперты ли окна и двери, повсюду расставляла ловушки и в целом казалась нестабильной. Я не знала, что на нее в самом деле ведется охота. Мама частенько паниковала, когда меня не было дома, а иногда даже шпионила за мной в школе. Все это казалось ненормальным. Еще она совершенно не понимала современных детей: что они носят, как развлекаются. В своей странной одежде мы с ней выглядели двумя чудиками… В то время мне представлялось очень важным вписаться в общество, чтобы дома все было стабильно. Именно поэтому я увлеклась жизнями других. Хотела знать, что происходит за закрытыми дверями их красивых особняков. – Мое дыхание стало поверхностным. – Теперь-то я понимаю, что мама не была сумасшедшей. Она пыталась уберечь меня от сводного брата. Жаль только, что не рассказала мне всю правду.
– Как думаешь, почему она скрывала это от тебя? – спросил Орион.
Я окинула взором великолепие сада, засмотрелась на белые цветы, отчетливо выделявшиеся в темноте на фоне каменного коттеджа.
– Может, она думала, что я захочу вернуться в Город Шипов. Это место похоже на дом. Особенно ночью. – На глаза вдруг навернулись слезы, но я не хотела, чтобы Орион заметил их. – Было бы трудно устоять, невзирая на опасность.
– Это твой дом, – мягко произнес он, – и пустошь тоже. И ночь. Мы, инкубы и суккубы, создания тьмы. В стародавние времена мы бодрствовали ночи напролет, устраивали празднества света звезд и теней. Веселились в ночном небе и питались похотью смертных. До того как смертные поймали нас в ловушку, мы свободно носились в темноте по лесам, упиваясь их развратными снами. – Он оперся локтями о колени и устремил на меня пристальный взгляд. – Думаю, ты и сама это чувствуешь. Тебя влечет к дикой природе, ко тьме. Ты хочешь охотиться, как поступали мы в прошлом. Ощущаешь заточенную внутри тебя дикость и стремишься освободить ее. Хоть и зовемся Светоносцами, но родились мы в темноте.
Мне было ненавистно то, с какой легкостью Орион читал меня. Он мог поведать обо мне все, что я не могла выразить словами. Да, мне и вправду хотелось охотиться и продираться сквозь чащобу.
– Светоносные, рожденные во тьме. У меня не укладывается это в голове.
Орион поднял голову к небу и указал на Венеру.
– Согласно преданию, вначале был хаос. Затем из тьмы возник свет – бог Астарот. Каждую ночь он возвращался в тень, а по утрам восставал из хаоса. Поговаривают, Астарот был падшим богом, прекрасным, как сам рассвет. Его сыновьями были Люцифер и Ноктифер, Несущий Свет и Несущий Тьму, порядок и хаос. Второе имя Ноктифера – Таммуз. Он, как тебе известно, мой отец.
– Прекрасный, как сам рассвет, – задумчиво повторила я. – Похоже, целый день расправляясь с охотниками на демонов, ты незаметно для себя стал поэтом.
– В таком случае, мне стоит почаще мучить людей, чтобы быть в отличной форме для вечеров разговорной поэзии, которые я отныне буду проводить по вторникам.
– Я не понимаю, говоришь ли ты серьезно или шутишь. Это пугает.
Орион улыбнулся уголками губ.
– Пугает или возбуждает, а?
– Как ни странно, грубое насилие меня не заводит. Хотя, возможно, все это потому, что я слишком много времени провела за просматриванием страницы из «Википедии» о средневековых орудиях пыток.
– Что верно, то верно, – пробормотал он.
– Известно ли тебе о некоем приспособлении под названием «груша боли»?
– Роуэн, – промурлыкал
