— Слышь, — ликуя, воскликнул Ишуткин. — Теперь, выходит, не ты нас, а мы тебя увольнять будем! Всех вас взашей погоним! — и он победно потряс в воздухе жилистыми кулаками.
Падают не от сильных ударов, а от неожиданных. Виктор был повержен. Можно было открывать счет.
5
Виктор очнулся примерно на цифре «шесть». Все-таки он был на редкость живуч.
— Молодец, подруга! — прохрипел он. — Подкараулила момент, подсунула бумажки, а теперь трясешь меня по полной программе. Я к тебе сдуру со всей душой, шампанским тебя угостил, а ты со мною вот как! Красиво сработано, ничего не скажешь. Все равно что пьяного на улице обобрала.
Рогова закусила было губы, но она тут же гордо вздернула голову.
— Вы же не в подворотне валялись, а компанией руководили! — запальчиво возразила она. — Я к вам официально пришла, как председатель профкома, с документами. А то, что вы на рабочем месте нетрезвый были, — это уж не моя вина!
— А ты, когда наше НГДУ под себя подгребал, об нас думал? — вступился за Рогову Ишуткин. — Напролом пер. По трупам. Тебе же важно было нефть заполучить, а уж бить или резать — это как выйдет.
— Тут дело не в методах, — перевел я их спор в практическое русло. — А в том, что этот документ не имеет юридической силы.
— Как это не имеет?! — угрожающе взорвался Ишуткин. — Ты нам мозги не пудри! Тут все подписи есть! И наша, и его! — он ткнул пальцем в Виктора.
— Основные положения данного договора противоречат закону, — настойчиво повторил я.
— В чем же они противоречат? — заволновался старичок-бюрократ. — КЗоТ я наизусть знаю, разъяснения к нему тоже учел. Наоборот, тут все между собой согласуется. Как говорится, одно из другого.
Остальные смотрели на него с надеждой. Очевидно, старичок слыл среди них выдающимся законником. Однако я тоже не зря провел последние недели в непрерывных консультациях с юристами. Кое-чему я у них набрался.
— Этот договор носит характер добровольного соглашения, — терпеливо начал объяснять я. — Он не меняет формы собственности. То есть владельцами компании остаются те же лица. И согласно закону лишь они нанимают директора и решают, гнать его или оставить. А директор, в свою очередь, принимает на работу других сотрудников и руководит ими по своему усмотрению.
Вмешиваться в этот процесс никто не может, включая владельцев. А вы собирались все эти права отнять и кучей передать профкому, что абсолютно незаконно.
Забастовщики напряженно слушали меня, пытаясь вникнуть.
— О чем это он? — не вытерпев, спросил у старичка Ишуткин.
Старичок смущенно закашлялся.
— Мы с ним по-разному трактуем одни и те же положения КЗоТа, — пробормотал он.
— Проще говоря, ты не можешь никого уволить, — перевел я Ишуткину. — Тебя могут, а ты — нет.
Мои слова прозвучали для них как ледяной душ.
— Ничего не понимаю! — сокрушенно выдохнул здоровяк. — То одно у нас получалось, а теперь совсем другое выходит!
— Что же, нам теперь этих храповицких всю жизнь терпеть, что ли? — Ишуткин обвел своих товарищей отчаянным взглядом.
— Не терпи, — пожал я плечами. — Уволься и найди себе другого начальника. Вот этого закон тебе не запрещает.
Забастовщики молча переглядывались. Недавнее торжество сменялось на их лицах разочарованием. Даже несгибаемая Рогова как-то потускнела. Зато Виктор заметно приободрился.
— Но ведь это же какой-то феодализм! — беспомощно всплеснула руками Людмила Серафимовна. — Как же мы отсюда уволимся? Где мы здесь найдем себе другую работу? Ведь тут все с нефтью связано. Неужели Виктор Эдуардович волен творить с нами все, что ему заблагорассудится, а нам и защититься нечем? Что же нам, бежать из родных мест? Как во время войны? — Слезы закипели на ее глазах.
— Ну, это еще как сказать! — запротестовал старичок. — Я на том стою, что в нашем документе все отражено правильно. Согласно договору наниматель взял на себя обязательства, а выполнять их не собирается. Вот пускай суд его и заставит. Тем более, что с законом у Виктора Эдуардовича сейчас не больно хорошие отношения.
— Куда уж лучше! — подхватил Ишуткин. — Сажать их уже начали!
— Так вот вы на что надеетесь! — усмехнулся Виктор. — Нас грызут, и вы решили под шумок кусок урвать!
— Да что ты нам всю дорогу морали читаешь! — взбесился Ишуткин. — Это вы рвать привыкли, а мы за свои права боремся! Мы бы раньше поднялись, да веры у нас в государство не было. Думали, везде у вас схвачено, бесполезно против вас рыпаться. Ан не тут-то было! Не все вам масленица. Взялись, видать, крепко за вас. Разобрались, значит, в Москве, какие вы есть проходимцы и как вы народ обжуливаете.
— Насчет жуликов ты меня с кем-то спутал, — осадил его Виктор. — Мне пока еще никто никаких обвинений не предъявлял. Нахожусь я на свободе и являюсь уважаемым человеком, хотя уже битый час от тебя наглость и грубость терплю. Это у вас, у борцов за справедливость, близкие родственники по лагерям за воровство сидят.
Виктор по-прежнему обращался к Ишуткину, но все повернулись в сторону Роговой. Кровь прилила к ее щекам, но она не дрогнула.
— Вы на моего мужа намекаете? — сверкнула она глазами. — Его вором называете?
— Не я, — небрежно поправил Виктор. — Его так суд назвал.
— Бывает, что и в судах ошибаются! — возразила она резко.
— Вот как? — переспросил Виктор.— Разве это не он у нас нефть крал?
— А он ее вашей не считал! Он считал, что вы ее нечестно у людей забрали.
— Гляди, какой Робин Гуд! — покачал головой Виктор. — Только почему же он ее бедным не раздавал, а загонял куда-то и деньги прикарманивал?
В словах Виктора был резон, и, судя по лицам забастовщиков, они его слышали.
— Не вам его попрекать! — повысила голос Рогова. Пожалуй, впервые за вечер в ней мелькнуло что-то затравленное.
Виктор хотел возразить что-то едкое, но пристально взглянул в ее худое пылающее лицо и только махнул рукой.
— Черт с вами! — внезапно решил он. — Какая мне, в сущности, разница?! Возьмите да памятник этому Рогову поставьте посреди вашей деревни и хороводы вокруг водите. Надоел мне этот базар. Шакальим он чем-то отдает. Льва подстрелили, и тут же гиены со всех сторон набежали, чуют кровь... Поеду-ка я домой, все равно нам не договориться. Вы свое гнете, я — свое. Хотите бастовать — пожалуйста. Качалки останавливать? Да на здоровье! Митингуйте, в суды идите, доносы кропайте, хоть растащите тут все к чертовой матери да налево продайте! А я спать поехал!
Он поднялся и начал застегивать пальто. Притихшие забастовщики следили за ним с опаской, не понимая, действительно ли он собрался уезжать, прервав переговоры, или готовит очередной трюк.
— Где он сидит-то у тебя? — вдруг обратился Виктор к Роговой уже другим тоном, без враждебности, почти дружелюбно.
