С быстротой молнии она выдвинула ящик комода, и я увидел в ее руке пистолет. Маленький, но вполне надежный. Что ж, так мне и надо, такому болвану. Заболтавшись, как базарная шлюха, я опять угодил в ловушку.
Но ее голос прозвучал довольно странно:
– Загляни-ка в этот ящик!
Я был не в силах пошевелиться, однако странное волнение в ее голосе заставило меня повиноваться. Я открыл верхний ящик и увидел кучу своих фотографий. Кучу Джорджей Уилсонов.
– У Ника я их тоже видел.
– Посмотри на дату.
Все снимки были семилетней давности, и на каждом стоял штамп доставки.
Она не сводила с меня глаз.
– Мы с Ником знали о Джордже Уилсоне с тех самых пор, как Джонни Макбрайд покинул город. Полиция вручила их Нику еще задолго до этого. Потому что Джорджа Уилсона начали разыскивать гораздо раньше. А теперь загляни в соседний ящик.
Ничего не соображая, я открыл ящик и достал конверт. В нем лежала купчая на дом, в котором мы сейчас находились. Она была оформлена на имя Джонни Макбрайда. Здесь же лежали его демобилизационное удостоверение и письмо Министерства обороны.
– Прочти.
В письме излагались подробности военной карьеры Макбрайда. Он прошел специальное обучение и всю войну провел в глубоком немецком тылу, выполняя секретное правительственное задание. В числе других операций значилось похищение из секретного сейфа списка немецких агентов, действующих в тылу союзников.
Мысли путались в моей голове.
– А что если Джорджа Уилсона разыскивала полиция и произошло невероятное совпадение? – спросила она. – Сначала он встретил человека, которого никто на свете не мог отличить от него самого, а потом этот человек потерял память в результате аварии… Ему следовало воспользоваться сложившейся ситуацией, как ты считаешь? Он подменил удостоверение и поступил очень мудро. Возможно, он даже собирался прикончить этого другого, но потом убедился, что тот и в самом деле ничего не помнит. Тогда он понял, что для него лучше оставить двойника в живых. Если полиция когда-нибудь и нападет на след, то сам Уилсон будет в безопасности. И это было так важно, что он погиб, спасая жизнь двойнику. Но если хорошенько подумать, он не только не был другом, но, наоборот, был злейшим врагом, которого только может заиметь человек.
Это было уже слишком. Мои зубы лязгали, я трясся, словно в лихорадке.
– Правда, это пока лишь мое предположение, – сказала она. – Однако хочу дать тебе шанс. Раздевайся!
Я уставился на нее. Она шевельнула дулом пистолета:
– Раздевайся!
Я снял рубашку.
– У Джонни, как сообщается в письме из Министерства, был шрам как раз на том самом месте, где и у тебя – на животе.
Я взглянул на шрам. Не один раз я ломал голову над тем, откуда он у меня.
У меня точно что-то взорвалось в голове: куски мозаики сложились в стройную картину. Я закрыл лицо руками. Голос Веры доносился теперь как бы издалека:
– Я тоже сперва посчитала тебя виновным, а потом установила, что этот дом и те десять тысяч долларов, что ты мне! оставил, это все, что у тебя было. И тогда я отправилась к Ленки – это была моя единственная возможность. Я ни о чем не сожалею, потому что узнала правду, а когда они стали меня подозревать, исчезла. Она уронила пистолет.
– Я ждала тебя, Джонни. Ты сам сказал, что это было долгое ожидание. Но я знала, что ты непременно вернешься.
Она улыбнулась. И столько нежности и любви было в ее улыбке, что я задрожал еще сильнее. Но теперь от счастья.
– Джонни, ты еще не все просмотрел из того, что лежит в конверте, – произнесла она.
Я подобрал рассыпанные по полу листки. Среди них мне попался документ на плотной и желтоватой бумаге. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: это брачное свидетельство, выданное Джонни Макбрайду и Вере Уэнст пять лет назад, за месяц до начала всех событий.
– Вот откуда я знала про твой шрам, – глаза ее сияли.
Все тело у меня болело, голова раскалывалась. Я смертельно устал… Ее рука понимающе погладила меня и потянулась к выключателю. Я ласково коснулся ее тела. Она была теплая, нежная, прекрасная и моя от пяток до кончика носа…
– Не надо гасить свет, Вера, – я устало улыбнулся…
