сказал все, чего не сказали мои слова.
— Мы проделали этот путь, — сказал он, выпустив через ноздри дым сигариллы. — Немного терпения, голубка.
— Эвелина сказала, что Винсент никогда сюда не возвращался.
— Эвелина кажется не самой надежной персоной. Не хочу оскорблять хозяйку.
— Нет, — сказал Райн, — но она не похожа на ту, кто просто забудет о появлении дяди, которым она одержима.
— Если только она не скрывает это от нас намеренно. Он сохранил множество памятных вещей из этого места. Зачем ему еще это делать?
— Ностальгия? — предложила Мише, но даже она не выглядела убежденной.
Винсент не любил это место. Я подозревала это и раньше, а теперь в этом почти не было сомнений. Он был не из тех, кто ностальгирует по прошлому, особенно по тем его частям, к которым он не испытывал особой привязанности. Лахор определенно попадал в эту категорию.
Если бы он сохранил какую-то связь с этим местом… это было бы не просто так.
Я вздохнула.
— Что мне делать? — пробормотала я. — Просто потрогать все в этом замке и увидеть… что именно?
Септимус пожал плечами.
— Ты узнаешь.
— А если нет?
— Тогда мы зря потратили время на поездку и попробуем что-нибудь другое.
Больше времени на поиски. Больше времени для Кроворожденных, чтобы впиться когтями в это королевство. Больше времени для Райна, чтобы утвердиться в нем.
Я издала еще один прерывистый вздох и продолжила пробираться сквозь предметы.
Шли целые часы, много часов бесполезного дерьма.
В КОНЦЕ КОНЦОВ, мы сдались. Большая часть замка была довольно сильно повреждена. Даже предметы, которые, казалось, когда-то были очень ценными, теперь были не более чем хламом. Я сомневалась, что смогу просто магически «узнать», когда наткнусь на вещи Винсента, но даже если бы это было так, для меня было очевидно, что они ничего для него не стоят.
Поэтому, когда мы прошли все незанятые, безопасные комнаты замка, мы позволили себе отдохнуть.
В моих апартаментах была только одна спальня и к моему облегчению Райн без жалоб занял диван, оставив Мише спать рядом со мной. Она заснула буквально через несколько минут после того, как легла в постель, растянувшись на кровати, и начала храпеть.
Я свернулась в клубок и уставилась на ночной Лахор сквозь проем в занавесках. До рассвета оставалось еще не менее часа. Сон звал меня, но я не хотела знать, что увижу в его глубинах.
В конце концов, я больше не смогла просто лежать.
Я соскользнула с кровати и схватила свои клинки, затем вышла в гостиную, чтобы посмотреть…
— Куда ты идешь? — Райн остановился на полпути. Он был наполовину скрыт за тонкими занавесками и высунулся из окна.
— Ты спала в своих доспехах?
Я опустила взгляд на себя, на мгновение застеснявшись.
— Куда ты идешь? — спросила я снова, вместо ответа.
— Наверное, туда же, куда и ты. Тоже чувствуешь себя неспокойно?
Я не хотела признаваться в этом вслух.
Я оглянулась на открытую дверь спальни, за которой спала Мише. Прочитав мое лицо, Райн сказал:
— О, не беспокойся о ней. Ее ничто не разбудит.
Затем он протянул руку.
— Пойдем. Пошли, попадем в какую-нибудь неприятность.
Я не двигалась. Ладно, он был прав, я собиралась улизнуть в город. Признаться ему в этом было совсем другой уступкой.
Он вздохнул.
— Я знаю тебя, Орайя. Не говори мне, что тебе не любопытно.
Я заглянула через его плечо в открытое окно на жуткое, пустынное небо за окном.
Он улыбнулся.
— Я так и думал. Давай. Идем же.
Это была глупая идея.
Но я все равно взяла его за руку.
ЛАХОР казался заброшенным, когда мы только прибыли сюда, а странность замка, в котором, казалось, жили только Эвелина и ее стая Обращенных детей, только усилила это ощущение. Но город, хоть и обветшалый, не был заброшенным. Люди действительно жили здесь, собираясь в немногих пригодных для жилья зданиях по всему городу.
А может быть, «жить» — слишком щедрое слово.
Мы с Райном бродили по неровным, потрескавшимся дорогам и тропинкам среди полуразрушенных куч кирпича. Люди внутри смотрели на нас голодными, настороженными глазами, шепот затихал, когда мы проходили мимо.
— Как ты думаешь, они нас узнают? — прошептала я Райну.
— Нет, — ответил он. — Эти люди не могут знать, как выглядит пара королевских особ за сотни миль отсюда. Они не узнают нас, но они определенно узнают чужаков.
Это было несложно. Люди, жившие здесь, были искаженными тенями вампиров или людей — и все одинаково голодные. Глаза, которыми они смотрели на нас, были затенены и больше напоминали глаза голодных животных, чем разумных существ. В отличие от большинства городов Обитрэйса, этот город не был разделен на территории вампиров и людей — напротив, все, казалось, спешили найти любое пригодное для жизни убежище.
Жизнь в любом месте Дома Ночи всегда была опасной и кровавой. Но здесь? Неистовое отчаяние гноилось, как зараженная рана. Мы с Райном прошли мимо нескольких вампиров, склонившихся над другим, лежащим посреди улицы с открытыми глазами и истекающим кровью.
Тело вампира. Кровь, которая даже не смогла бы поддерживать их жизнь сама по себе, давая лишь временное удовольствие. Но голод такой силы не волновал.
Трудно было не вздрогнуть от того, как они вскидывали головы, когда мы проходили мимо. Как их глаза следили за мной.
После этого Райн подошел ко мне чуть ближе, положив руку мне на спину. Мы приняли молчаливое, обоюдное решение удалиться от населенных пунктов, вместо этого направившись к дюнам.
В конце концов, мы подошли к краю озера. Это была жуткая, прекрасная сцена: водоем, образованный кратером в руинах, остатки прошлых разрушений, теперь омывались стеклянной водой. Разбитые остатки мраморных плит торчали из поверхности воды, призрачные под лунным светом. За ним над нами возвышались несколько самых высоких башен Лахора — шпили из осколков камня.
У меня по рукам побежали мурашки.
— Должно быть, здесь что-то было, — пробормотал Райн. — Давным-давно.
Да. Это было так же прекрасно, как и печально.
Райн повернул голову.
— Смотри.
Он толкнул меня локтем в бок и повернул подбородок влево от нас. На краю озера женщина стояла на коленях, наполняя ведро. Человек — я узнала это сразу. Ее глупость поразила меня. Зачем человеку выходить на улицу после наступления ночи, тем более так близко к рассвету, особенно в таком месте? Я не могла этого понять.
Но, с другой стороны, жизнь в постоянной опасности делала человека равнодушным к ней. Я
