Когда Джини оторвалась от Джеймса, ее золотисто-карие глаза обежали всю комнату в поисках Джордана. Но вот она нашла его, их глаза встретились в извечной, разрушающей душу борьбе. Наконец она отвела взгляд от его искаженного страданием лица, взяла Джеймса за руку, и они вдвоем бросились из зала.
Джордан сквозь толпу гостей пробирался за ними. В одно мгновение мир превратился в ад. Джини намеренно оскорбила его, Джини, которая никогда никого не оскорбляла. Почему?
О Боже! Каким же дураком он был! А он верил ей, когда она говорила, что они со Стормом только друзья. Неужели Джини такая же, как другие женщины, которым что-то нужно от него?
Джордан выбежал в темноту, через окружение полицейских, которых нанял для спокойствия своих гостей. Его тут же обступили репортеры. Фотографы защелкали вспышками, запечатлевая его личную драму на потребу жадных до сплетен читателей.
Его забросали вопросами, протягивали микрофоны.
Джордан оттолкнул репортера и побежал к дому Джеймса. Из открытых дверей гаража выехала сверкающая спортивная машина и пронеслась мимо них. Джини сидела в машине, а свободная рука Джеймса Сторма обнимала ее за плечи.
– Вот и ответ, парни! – победно завопил один из репортеров.
– Это уж точно, – пробормотал Джордан себе под нос.
Он надеялся, что никогда больше не увидит ее.
Глава одиннадцатая
Кроме Джеймса и Джини, в зале для высокопоставленных особ никого не было. Они сидели съежившись, в напряженном молчании. Джеймсу приходилось делать над собой огромные усилия, чтобы не задавать Джини никаких вопросов. А ее мысли все время возвращались к ужасной боли, которую она заметила на лице Джордана в тот момент, когда он увидел ее в машине Джеймса. До конца жизни ее будет преследовать эта боль.
Макияж Джини размазался от слез, и она стерла его носовым платком. Ее бледное лицо как будто вытянулось и изменилось. Ей было холодно в легком декольтированном платье, и Джеймс снял свой плащ и отдал ей. Слишком длинные рукава плаща закрывали ее руки, виднелись лишь пальцы, сжимавшие билет до Хьюстона, и потому она казалась беспризорным ребенком.
– Да, вы были правы, когда давали этому парню отставку, – заговорил Джеймс, прерывая молчание. – Должно быть, Джордан гораздо хуже, чем я о нем думал. Что он вам опять сделал?
– О, Джеймс, вы не понимаете. Он ничего мне не сделал!
– Ничего?!
– Я его люблю. – Неожиданно у нее опять полились слезы.
Джеймс прижал ее к себе, погладил по голове, успокаивая.
– У вас странная манера демонстрировать свою любовь.
– Но я действительно люблю его. Люблю больше всего на свете.
Дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвался Джордан, его лицо все еще горело от гнева. Два огромных шага – и он оказался рядом с ними, вырвал Джини из объятий утешающего ее Джеймса.
– Ты не уйдешь без объяснений! – прорычал он.
– Джордан, – запинаясь, проговорила Джини, – я не думала, что ты захочешь меня опять видеть, после того как…
Он оборвал ее:
– Я тоже не думал.
– Джордан, я приняла решение и ухожу.
– И я принял решение, – буркнул он и, подхватив ее на руки, перекинул через правое плечо, будто мешок картошки.
– Отпусти меня! – завопила она. И забилась в его руках. Каблуки летали в воздухе, кулачки молотили его по спине, по плечам.
Несмотря на ее сопротивление, он зашагал к выходу.
– Джеймс, не позволяйте ему так поступать со мной! – кричала Джини.
– Доверьтесь моим братским чувствам, дорогая Джини. И поберегите мой плащ. Я шил его на заказ.
– Джеймс! – в ее возгласе слышалось негодование.
Едва Джордан вышел из зала, репортеры обступили его со всех сторон.
– Да помогите же кто-нибудь! – прошипела Джини.
Маленького роста толстяк схватил Джордана за руку.
– Нельзя так обращаться с ней, Джекс, независимо от того, кто вы такой.
– Убирайтесь!
– Я сказал, поставьте ее на землю.
– А я сказал, убирайтесь с дороги!
К счастью, несколько человек из охраны Джордана пришли ему на помощь: они отнесли Джини из здания аэропорта к ожидавшему их лимузину.
– Меня похищают! – продолжала кричать Джини, а в это время пять видеокамер спешили запечатлеть все подробности.
Джордан втащил ее в машину, и та рванулась в темноту со скоростью выпущенной пули.
– Куда ты меня везешь? – тихо, умоляющим тоном спросила Джини. Она оторвала голову от кожаной подушки сиденья и посмотрела на его четкий профиль, волосы, черные, как ночь, загорелую кожу на грубоватом лице, беспощадно сжатые губы. Волны ужаса затопили ее от такого жестокого обращения с ней.
Джордан смотрел в окно на пролетающие мимо огни, ничего не отвечая.
Проехав совсем немного, они остановились, и Джордан, стальной рукой обхватив ее запястье, вытащил Джини из машины. Его самолет стоял у взлетной полосы.
Грубо дернув Джини за руку, он заставил ее повернуться к нему лицом. На лбу у Джордана выступила испарина, сильное тело было напряжено от ярости, как натянутая струна.
– Если ты думаешь, что я с тобой куда-нибудь полечу, когда ты в таком состоянии… – начала она.
– Именно так и будет.
Что-то в ней сжалось от страшной ярости, бушевавшей в его глазах.
Он прижал ее к себе. Она попыталась сопротивляться, но безрезультатно. Как бы в наказание его губы обрушились на ее рот, заглушив возглас протеста. В этом грубом натиске Джини ощутила полное горечи желание и гнев на самого себя за это желание. Он как будто пытался вдавить ее хрупкое тело в свое: ее ноги прилипли к его мускулистым бедрам, а груди расплющились о его твердые мышцы.
Потом, так же неожиданно, Джордан оторвался от нее.
Губы Джини распухли и заболели, она поднесла руку, чтобы утишить боль. Сверкающий взгляд вонзился в ее лицо. Он наблюдал, как ее пальцы нерешительно касаются трепещущих губ.
Каждая клеточка ее тела кричала от острого осознания его присутствия, от воспоминания о его поцелуе.
Он обхватил ее лицо руками, но теперь пальцы его были нежнее, как будто даже в ярости он пожалел, что причинил ей боль.
– Ты ничего не выиграешь, если будешь воевать со мной, – прорычал Джордан.
Казалось, что-то в ней оборвалось. Она почувствовала силу его больших рук на своем маленьком лице, мощь возвышавшегося над ней тела.
