комиссии — Иозар и Симон — вместе с Иоанном помогут подготовить город к обороне и отразить атаку Иосифа.
В тот же день Ионаф и Ханания в сопровождении сотни солдат покинули город, но только для того, чтобы на границе Галилеи быть арестованными одним из поставленных Иосифом постов.
Разумеется, об этом в тот же день было доложено Иосифу, но он решил до времени сохранить эту информацию в тайне, выждал два дня и только затем появился с небольшим отрядом под стенами Тверии. Он предложил жителям города сложить оружие и выслать из него членов комиссии — как этого и требовалось в присланном из Иерусалима указе. Но тивериадцы, будучи уверены, что Ионаф и Ханан уже достигли Иерусалима и смогли переломить там ситуацию в свою пользу, ответили на это бранью и насмешками.
По словам Иосифа, он все еще обдумывал то, как взять город без кровопролития, но, судя по всему, после ареста Ионафа и Ханана, его эта ситуация уже только потешала.
На следующий день он привел к Тверии десятитысячное войско, но разделил его на четыре части. Три отряда, по три тысячи бойцов в каждом он дислоцировал в засаде в ближайших деревнях, расположенных по разные стороны от города, и дал приказ ждать его сигнала, а сам появился у стен Тверии всего лишь с тысячью бойцов.
Увидев, с какой горсткой солдат явился к ним Иосиф, тивериадцы снова стали осыпать его насмешками. Они предприняли несколько вылазок из города, а потом устроили самый настоящий фарс — выставили на видное место погребальное ложе и стали со смехом оплакивать кончину Иосифа, демонстрируя, что он для них мертв и ничего не значит.
В ответ Иосиф заявил, что пришел предложить мир и хочет, чтобы члены комиссии с большим отрядом, который, по их мнению, будет достаточен для обеспечения их безопасности, вышли с ним на переговоры, поскольку он готов разделить с ними власть в Галилее.
Иозар не поверил Иосифу и отказался выйти за стены города, но вот юный Симон с большим отрядом охраны вскоре явился в ставку коменданта. Тот очень радушно его встретил, стал с ним прохаживаться на виду у всех, а затем, сделав вид, что хочет поговорить с ним наедине, увлек Симона в сторону, подальше от его телохранителей, и, как только те исчезли из виду, схватил его и передал в руки своих людей.
После этого Иосиф приказал двум своим отрядам выйти из укрытия и начать штурм Тверии. Бой получился упорный; в какой-то момент тивериадцы даже обратили его солдат в бегство, и Иосифу пришлось приложить усилия, чтобы переломить ход сражения и загнать тивериадцев обратно в город. В этот момент он отдал команду третьему отряду войти в город со стороны озера и поджечь первый же захваченный дом. Увидев поднимающийся над городом столб дыма, защитники Тверии решили, что город взят, бросили оружие и стали молить Иосифа о пощаде.
В тот вечер он удержал своих воинов от разграбления города и в честь победы устроил большой пир, на который велел привести Симона. Попросив у юного коэна прощение за недавнее вероломство, Иосиф сказал, что намерен отослать его с миром в Иерусалим, дав вдобавок денег «на дорогу».
На следующее утро Иосиф во главе десяти тысяч бойцов вошел в город. Вызвав на стадион старейшин, он потребовал от них назвать имена тех, кто больше всех подстрекал против него. Затем, проведя по составленному списку аресты, отослал их в кандалах в Йодфату (Иотапату).
Вслед за этим он объявил Иозара и Симона, а также всех прибывших с ними людей свободными и отослал их домой, дав каждому деньги на дорожные расходы.
История с комиссией была закончена, и закончена полной победой Иосифа.
* * *
Но вот удержать своих солдат от грабежа Тверии, которую они считали своей законной добычей, ему, похоже, не удалось. Пришлось собрать армию и потребовать от нее вернуть награбленное и сложить всё в кучу на центральной площади города — с тем, чтобы тивериадцы опознавали и разбирали свои вещи.
Поначалу награбленное отдавали неохотно. Но только до того момента, когда Иосиф приказал бичевать одного из сопровождавших его солдат, разгуливавшего в награбленной одежде.
Утихомирив Тверию, Иосиф взялся за Иоанна Гисхальского, но опять так, чтобы избежать кровопролития.
Он объявил, что те сторонники Иоанна, которые в течение двадцати дней сложат оружие, получат полную амнистию. У тех же, кто этого не сделает, будет сожжен дом, а их имущество передадут в казну — тем более что у него имеется полный список всех людей Иоанна (это и в самом деле было так, и для составления такого списка пришлось приложить немало усилий). В итоге, по словам Иосифа, четыре тысячи бойцов Иоанна сложили оружие и перешли на его сторону, а с Иоанном остались лишь его земляки и беженцы из Тира.
Таким образом, Иосиф мог торжествовать полную победу и считать себя безраздельным правителем Галилеи.
Но к этому времени у ее северной границы уже стояли легионы Тита Веспасиана Флавия.
Глава 10. Рим возвращается
Известие о начале восстания в Иудее, разгромном поражении Цестия Галла у Иерусалима и изгнании римлян и греков с большей части территории, на которой некогда располагались два независимых еврейских государства, застало императора Нерона в гастрольном турне по Греции.
Гастрольным оно было в самом прямом смысле этого слова — считая себя великим актером, император в каждом городе выступал в этом качестве в театре, играл в различных пьесах, декламировал стихи, и аплодисменты зрителей были для него куда слаще, чем крики толпы «Слава Цезарю!».
В поездке Нерона сопровождала огромная свита, состоявшая из римских аристократов, политиков и оставшихся не у дел военных самого разного калибра, игравших в первую очередь роль клакеров. Каждый из этой «группы поддержки», понятное дело, старался попасть в поле зрения императора, заслужить его благосклонность особо бурными и продолжительными аплодисментами, чтобы затем выпросить у «божественного» доходную должность для себя или для кого-то из членов семьи.
В «Иудейской войне» Иосиф Флавий пишет, что, узнав о печальных событиях в Иудее, Нерон «почувствовал тайный страх и смущение; но наружно старался быть высокомерным и показывал себя гневным, говоря: „во всем происшедшем виновата больше небрежность полководца, чем храбрость врагов“» (ИВ, 3:1:1).
Но насчет «страха и смущения» — это скорее не более чем домыслы автора. Зная Нерона, можно предположить, что он был возмущен тем, что его какими-то глупостями отвлекают от занятия высоким искусством и хотят помешать его актерскому триумфу. Но вот всю вину за случившееся он, безусловно, возложил на Цестия Галла, так как ему и в голову не приходило, что
