Мы не знали, как долго твариные сердца могут храниться и подойдут ли такие. Может, они слишком мелкие? Выше третьей руны я тут никого не видел. Вроде бы.
А потом мы рванули обратно к реке. Альрик пропахивал болото, не раздвигая его трясинные воды, я шел за ним. И хотя только что мы уничтожили десятки тварей, уже начали подтягиваться новые, среди которых я видел и более крупных. По приказу хёвдинга я убил парочку четырехрунных и взял их сердца. На всякий случай.
Когда мы добрались до местности повыше, то побежали еще быстрее. Тело Халле подскакивало на альриковой спине, и я невольно морщился и сжимал топор еще крепче. Он был еще жив. Он был жив. К добру это или к худу, но он был жив. И если будет нужно, я сам убью его, тогда его душа уйдет к Фомриру. И никаких червей, никакого дерьма, никакого моря.
Неподалеку от места ночной бойни мы столкнулись с ульверами, прочесывающими тамошние трясины. Нас встретили радостными криками, которые быстро утихли, когда ульверы увидели полумертвого Халле. Я не стал ждать и побежал изо всех сил к реке, чтобы Арне подготовил корабль к отплытию к приходу Альрика.
Даже несмотря на бессонную ночь и длинный выматывающий день с блужданием в болоте по уши в грязи и бойню возле холма, я чувствовал, что во мне оставались силы на еще один такой заход.
— Арне! Мы нашли Халле! Его нужно отвезти в Сторборг! Быстро!
Ульверы узнали меня только по голосу, но Кормчий не стал переспрашивать, а тут же занялся работой. Я с разбегу плюхнулся в реку и начал с остервенением смывать с себя болотное дерьмо. Река ниже по течению почернела от грязи и крови.
Вскоре подбежал Альрик со своей ношей. Ульверы, повинуясь его командам, тут же поднялись на борт, я и Вепрь выпихнули Волчару на середину притока. Хёвдинг же сделал то же, что и я: вошел в реку вместе с Халле, немного омылся, ополоснул Рыбака и поднялся на борт.
И мы взялись за весла.
Волчара не шел, а летел по воде. Весла скрипели и гнулись под нашими руками. Пятеро хускарлов могли заменили весь хирд.
А Вепрь тем временем хлопотал над телом Рыбака: промывал раны, вливал воду ему в рот, так как неизвестно, сколько тот пролежал без сознания. Сказал, что серьезных ранений не видит. Да, кое-где мясо порвано до кости, но важные кровяные сосуды целы, и для рунного это не опасно. Оружия на Халле не было.
Твариные сердца, что я собрал, мы также промыли, положили в короб, прикрыли влажными шкурами, чтобы не перегрелись и не засохли. Но достаточно ли этого для сохранения? Никто не знал. Более того, если бы мы не видели такое у Магнуса, сына Рагнвальда, то вообще бы ничего не поняли.
Я греб и думал. Почему ни в одном хирде нет жреца? И почему жрецы вечно рассказывают всякую чушь, но я ни разу не слышал об опасности твариной крови? Про сердца знают почти все, а про кровь — нет. А вдруг жрец в Сторборге откажется помогать? Или не сможет помочь? Он же сказал, что Халле мертв! Он сказал, что мы можем спасти его душу. Значит, руны сказали ему неправду? Может, Мамир разозлился на того жреца и закрыл ему божественные знания? А еще говорят, что отрубленные пальцы жрецы жертвуют Бездне, и это Бездна дает знания. А чего больше всего на свете жаждет Бездна? Пожрать этот мир. И люди только мешают ей. Могла ли Бездна одурманить ум жреца, чтобы мы с Альриком погибли на том болоте? А потом бы ульверы пошли нас искать, застряли там до вечера, а вечером туда пришло бы еще больше тварей, и все бы померли.
Значит, нас спасло только то озарение, ниспосланное мне во время боя. И это озарение — не морок болотного ярла, а временный дар одного из богов. Вряд ли Фомрир. Он обычно дает больше силы или ярости. Хотя Альрик пожертвовал ему мою кровь. Фомрир предпочитает жизни врагов или тварей, но то была правильная кровь, кровь из раны, и он мог снизойти и вложить мне в голову ту мысль о Халле.
Но если то было лишь разовой мыслью в благодарность за жертву, тогда какой у меня дар? Может, мудрость? Вон я сколько думаю! Никогда в жизни столько не думал. Но если так, то лучше бы мне дали силу или выносливость. Мысли меня выматывали гораздо сильнее, чем весла.
В Сторборг мы влетели после захода солнца. Обычно эта дорога занимала у нас полтора дня с одной ночевкой. Альрик подхватил Халле на руки, я взял твариные сердца, и мы побежали к мамирову жрецу.
Пару раз нас останавливали дружинники конунга, прохаживающиеся по улицам города, но после быстрых объяснений отпускали и показывали дорогу покороче.
Мы пронеслись через весь город и мгновенно пересекли те поля, которые в прошлый раз отобрали у нас столько времени.
Шалаш без входа и выхода. Тяжелый пряный дым. Жрец стоял снаружи и ждал нас, рядом горел яркий костер, освещая местность.
Альрик положил Халле возле костра, кошель серебра и короб с сердцами.
— Ты можешь его вернуть?
Я впервые разглядел лицо жреца. Худое вытянутое, с двумя морщинами-прорезями от носа к уголкам рта, но он не был стар, вряд ли прожил больше четырех десятков зим. Глаза — как черные провалы. Длинные нечесаные волосы убраны в хвост на затылке. На левой руке, как и на правой, не хватало двух пальцев: мизинца и среднего, от этого трехпалые кисти походили на вороньи лапы.
Больше всего мне хотелось схватить его за горло и треснуть головой о дерево.
— Ты нам соврал, — прорычал я.
Еле-еле я сдерживал себя от того, чтобы не выхватить топор. Пришлось впиться рукой себе же в бедро.
— Кай, не сейчас! — бросил Альрик. — Мы нашли его посередине болота, всего в крови. Там была и твариная. Мы видели уже такое. Говорят, нужно особым образом приготовить твариное сердце, чтобы яд убрать ядом. Ты можешь такое? Мы принесли сердца. Тут трех-четырехрунные.
— Он нам соврал. Как мы можем доверять ему?
Я пытался сказать об этом Альрику по дороге сюда, но он не слушал, как не слушал и сейчас.
Жрец провел рукой над телом Халле, поднял ему веки и осмотрел глаза, затем заглянул ему в рот, на кончики пальцев. Положил трехпалые ладони на живот Рыбака и резко надавил. Халле выдохнул, как каркнул.
— Я могу его исцелить, — прохрипел жрец. — Но его нить уже оборвана. Он все равно скоро умрет.
— Ты уже ошибся однажды, жрец, — с невероятным спокойствием сказал Альрик. Так спокойно, будто не он сходил с ума на болотах. — Может, ошибаешься и сейчас. Если можешь исцелить — исцели.
Мамиров послушник поднялся, посмотрел Альрику в глаза.
— Я не ошибся. Я сказал то, что должен был сказать. Ты нашел своего человека! Уж не благодаря ли моим словам?
— Если бы ты сказал, что он жив, неужто я бы не пошел его искать?
— А дошел бы?
Беззащитный замолчал. Жрец подошел ко мне. Его черные глаза впились в меня так, что я забыл, как дышать.
— Тебе понравился дар богов? — тихо проскрипел он. А потом взмахнул руками: — А теперь оба — убирайтесь! Приходите завтра на закате.
