зрелищем! Его могучая подруга, накануне свободная и прекрасная в своей дикой красоте, связана как жалкий теленок! Он не верил своим глазам! Он обнюхивал ее со всех сторон и все больше и больше убеждался в могуществе человека.
Тигрица открыла свои прекрасные большие глаза и с тоской и любовью смотрела на своего Повелителя. Во взоре ее светились мольба и отчаяние. Голова ее и все четыре лапы были круто притянуты к стволу дерева. Она не могла пошевелить ни одним членом, только выразительные глаза ее вращались и длинный пушистый хвост извивался, нанося удары по сыпучему снегу и по стволу старого дуба.
Горя неукротимою местью и злобой, Великий Ван пришел в ярость и стал наносить могучие удары когтями по веревкам, связывавшим тигрицу. Но они не поддавались и только скрипели, и натягивались еще туже, врезаясь в тело несчастной пленницы. Чувствуя свое бессилие, могучий зверь приходил в бешенство, шерсть на его спине и загривке стала дыбом; из раскрытой пасти вылетали клубы пены и пара. Его грозное рыканье гремело в тайге, наводя панический страх на всех обитателей.
Таежные птицы и звери спешили спастись бегством, и только неугомонные сороки суетились в вершинах деревьев и кричали без умолку.
«Никак тигрица освободилась от веревок! Слышь, как ревет!» – произнес старый охотник, прислушиваясь к звукам, доносившимся с вершины хребта.
«Надо идти узнать, в чем дело! – ответил Никита, прочищавший топором заросли. – Неровен час, уйдет! Тогда не поймаешь!»
«Батька! Я сбегаю мигом и прикручу ее крепче, а если отвязалась – дам знать выстрелом, тогда поспевай!» – крикнул Роман, стоявший в отдалении с трубкой в руках.
«Ладно! Иди, Роман! Да поскорее! Сдается мне, что она освободилась!» – приказал отец, смотря вслед удалявшемуся сыну.
Грозные звуки звериного рыканья не прекращались. Роман шел быстро, продираясь через чашу. Рев тигра становился слышнее. Собаки бежали впереди охотника и скоро достигли места, где привязана была тигрица.
Они окружили тигра со всех сторон и неистово лаяли, но держались от него на большом расстоянии.
Ван не обращал на них никакого внимания, стараясь освободить из плена свою подругу.
Не видя тигрицу и предполагая, что она освободилась от веревок, Роман подошел ближе и выстрелил в воздух, как было условлено.
Тигр не заметил приближения человека, но оглянулся на звук выстрела.
Перед ним стоял ненавистный пришелец и смотрел на него смело и вызывающе. Вот он, виновник всех бед и разочарований! В голове Вана, как молния, мелькнула эта мысль и двумя гигантскими прыжками он был уже возле охотника, успевшего пустить в него меткую пулю, попавшую в грудь. Но это было последнее сознательное действие человека.
Одним ударом своей могучей лапы зверь сорвал с Романа шапку, а вместе с ней снес половину черепа. Как подрубленный могучий дуб, свалился молодой богатырь к ногам Вана, обагрив горячею кровью снег. Упал он навзничь, во весь свой рост, раскинув руки. Кисть правой руки сжимала ствол карабина. Вместе с черепной коробкой отлетели в сторону и мозги. Лицо и высокий белый лоб не были задеты когтями зверя и сохранили свою красоту.
Мертвые прекрасные глаза молодого охотника были открыты и спокойно смотрели в вышину тёмно-синего неба. Сгоряча Ван бросился на труп человека, предполагая найти в нем искру жизни, но инстинкт зверя подсказал ему, что смерть наступила.
Обнюхав лицо мертвеца, Ван отошел в сторону и лег возле тигрицы.
Он смотрел на свою подругу. Тоска и жалость закрадывались в его сердце. Он чувствовал невыносимую боль в груди. Из раны его сочилась темная кровь и капля по капле стекала на снег, просачиваясь до земли. Шершавым, колючим языком своим он зализывал темное пулевое отверстие в левой стороне своей груди и вздрагивал нервною дрожью.
Солнце заходило. Вечерело. В тайге протянулись длинные угловатые тени. Услышав выстрел, охотники спешили на выручку. На этот же выстрел спускался с хребта Тун-Ли, в поисках Великого Вана. Собачий лай не умолкал. Остервенелые псы, после гибели охотника, окружили тесным кольцом залёгшего хищника и не давали ему покоя. Но Вану было не до них. Его мучила тоска, а осколки разрывной пули жгли все его внутренности. Среди звуков собачьего лая он уловил человеческие голоса. Этого было достаточно. Забыта боль, забыты страдания. Он поднялся во весь рост и увидел фигуры приближающихся охотников. Жажда борьбы и крови зажглась в нем с неудержимою силой, и он прилег на снег, готовясь к роковому прыжку. Старый охотник заметил припавшего хищника и вскинул свой карабин. Но, что это? Фигура зверя исчезла перед его глазами, а вместо нее явилась другая, заслонившая собою первую. Между Ваном и старым траппером стоял Тун-Ли.
Он пришел сюда выполнить свой обет и принести себя в жертву, как требовал того закон тайги. Он не опоздал. Великий Ван здесь. Старый зверолов стоит на коленях и просит исполнить волю Великого Горного Духа.
«Великий Ван! – говорил Тун-Ли. – Я здесь, стою перед тобою с чистым сердцем и помыслами! Исполни волю Горного Духа и освободи меня от бренной земной оболочки!»
Хищник, готовый броситься на свою жертву, был поражен и озадачен. Появление Великого Старика подействовало на него, как удар молнии с безоблачного неба. В мозгу его мелькнули мысли и образы давно прошедшего. Он вспомнил свою первую встречу со стариком звероловом и образ его воскрес в его памяти. Этот бесстрашный старик, с огненным взором немигающих глаз, опять стоит перед ним на его пути! Великий Ван всегда уступал ему дорогу, подчиняясь его несокрушимой воле, и теперь он должен уступить ему и сойти с его пути. Подавленный и угнетенный всем пережитым за последнее время, чувствуя нестерпимую жгучую боль в груди, Ван опустил свою голову и медленно пошел в гору, направляясь на битую тигровую тропу, идущую по гребням хребтов и увалов. В глазах его померк огонь жизни, и он двигался вперед, как автомат, стремясь поскорее достигнуть вершины Татудинзы, Тун-Ли стоял не которое время на коленях, а затем убедившись, что Ван уходит от него в тайгу, быстро поднялся на ноги и отправился за ним вслед.
Долго еще в тишине наступившего вечера слышался его голос, призывающий Вана.
Старый охотник, под впечатлением всего виденного и слышанного, долго стоял с поднятым карабином, пока сын Никита не потряс его за плечо, со словами: «Батько! Очнись! Что с тобой?»
«А где Роман? – произнес, приходя в себя, отец. – Чует мое сердце недоброе!» В это время Змейка вертелась у ног старика, как бы приглашая его следовать за собой. Отец и сын пошли за собакой
