топить его в жидкой грязи. Он дергается, пытается вырваться. Викинг ревет, словно бешеный медведь.
Это продолжается недолго. Трансляция прерывается на неожиданный рекламный блок, и дальше смотреть уже решительно не на что.
— Ну, как вам? — ухмыляется Олаф. Он чувствовал себя как дома. Стилизованный под древнюю Баварию ресторан, куда они переместились, радовал его не только бесконечными реками бесплатного пойла и еды, которые он поглощал без остановки, но и живыми златокурыми официантками, затянутыми в тугие корсеты.
— Ты пытался убить этого бедолагу. — Селена потягивала молочный коктейль, не отводя глаз с погасшего виртуального монитора. Она была единственной, кто никак не отреагировал на смену обстановки. Самоуглубленность дошла в ней едва ли не до критической стадии, граничащей с аутизмом. — Ты не думал о психокоррекции?
— Кровь, плоть и алкоголь — мои лучшие психокорректоры! После них хотя бы чувствуешь себя живым, в отличии от этого вашего новомодного Дао. Ты же из этих, которые подлизывают узкоглазым?
— Фашист. — Виктор увлеченно поглощал огромный кусок свинины с квашеной капустой и изредка бросал беглый взгляд на своих новых братьев. Для большей респектабельности он за несколько мгновений сотворил себе из воздуха старомодные очки-половинки, благодаря которым стал похож на молодого преподавателя колледжа. Старик быстро вливался в новую роль.
— Не подлизываю, Олаф, — равнодушно ответила Селена. — Просто их философия мне ближе.
— Вы слабые. Разгильдяи и самодуры.
— Не суди по мне обо всех. Мое Дао тихое, твое — буйное, и меня не сильно волнует твое мнение, как и тебя мое. Так что ты в своем роде тоже даос. И философия не принадлежит монопольно народу, ее создавшему. Как и религия.
— Иди к черту. Где твое национальное самознание? Чужая идеология — чужое мышление, чужое мышление — чужая жизнь, чужая жизнь — рабство чужой воли!
Анираддха посмотрел на Олафа и широко улыбнулся. Почесал тонкие усы и принялся перебирать длинные, тяжелые четки из янтаря. Его наряд превратился в ослепительно белый с золотым узором шервани, на фоне которого его лицо казалось гораздо темнее. Фокусы святых с трансформацией одежды собрали тысячи лайков в Сети, этим внимание человечества и ограничилось.
— Ты говоришь очень правильные мысли, брат, — с хитринкой произнес индиец, перебирая огромные бусины. — Каждый народ индивидуален, и каждый должен отстаивать свою культуру и самостоятельность. Ну и самосознание, разумеется. Чем больше красок, тем интересней картина мира. Но ты забываешь одну маленькую вещь.
— Поясни. — Олаф вылакал до дна свою кружку и злобно посмотрел на Анираддху.
— С удовольствием. — Индус закрыл глаза, глубоко и размеренно выдохнул, и начал свою речь. — Мы — дети SLM. И наша главная задача — нести Его волю, и объединять людей под Его знаменами. Верно?
— Верно, — рявкнул бородач.
— Мы объединяем людей ради того, чтобы они общими силами сделали себя сильнее и обустроили свою жизнь так, чтобы максимально реализовать свои таланты. Верно?
— Верно!
— А максимальная реализация человеческих талантов возможна только в борьбе. Верно?
— Верно, черт бы тебя побрал, давай ближе к делу! — вспылил Олаф.
— Конечно. В данный момент мир поделен на две категории — те кто за SLM, и те, кто пока не с Ним. Главный критерий здесь — принадлежность кругу SLM. Эта принадлежность не зависит от религии, философии и национальности. Верно, Селена?
— Угу. — Девушка шумно втянула остатки коктейля через трубочку.
— И национальное самосознание в этой борьбе играет ровно одну роль — реализацию талантов. Каждый народ талантлив по-своему. Но то, к чему сейчас призываешь ты, дорогой Олаф, есть ни что иное, как разжигание разлада в рядах наших собственных братьев и сестер. SLM тебе этого не простит.
— Какая разница, что я там разжигаю? Вот, смотрите. Хильда!
Официантка подпрыгнула от неожиданности, пышный бюст еще раз порадовал Олафа. Он жестом подозвал ее к себе и девушка радостно помчалась ему навстречу. Жилистая клешня прихватила Хильду за талию.
— Дорогая моя Хильда, — бархатным басом протянул Олаф, — скажи, пожалуйста, как ты относишься к узкоглазым?
Белоснежная кожа зацвела румянцем.
— Не стесняйся, говори открыто. Мы все здесь братья-сестры.
— Ну… — по-девичьи пискнула официантка. — Их много на нижних уровнях, к нам особо не суются.
— Хорошо, — подбодрил ее парень. — А к этим, муслимам и прочей шушере?
— Какая разница, как я к ним отношусь, сэр? — Хильда была готова сжаться в клубок в руках Олафа, лишь бы этот непривычный к мышлению высокооплачиваемый мозг освободился от плена ненужных вопросов. — Сеньор ля Муэрте решает все. Он всем найдет применение.
— И какое он дал тебе применение?
Кампания посмотрела на Энтони. Сияя внутренним светом (духовным), он приветливо смотрел на девушку, и та схватилась за его теплый взгляд, вынырнув из тисков воинственного святого. Олаф опешил.
— Он сказал мне быть там, где я есть, — почти шепотом поведала девушка, — и делать то, что я делаю всегда. А когда наступят перемены, он все мне расскажет сам.
— И твоему сыну он тоже указал дорогу?
Хильду захлестнула волна душевного тепла. Припав к Энтони прекрасными формами, словно жаждущий к живительному источнику, она со слезами на глазах рассмеялась и уткнулась в ему в плечо.
— Нет, у него еще нет нейро, — сказала девушка. — Но Он рассказал мне. Он станет мэром, представляете? Он будет управлять этим городом! Сеньор ля Муэрте все для него подготовит. Он говорит, что у Ульриха талант к управлению. А в школе все считают его драчуном.
— Кто был никем, тот станет всем, — сказала Селена.
— Не обижай ее, Селена, — сказал Виктор, оторвавшись от пустой тарелки. — Ей наверняка приходится несладко. Матери-одиночки всегда не в моде. SLM разглядел в мальчике талант, и хорошо, что так получилось. Так пусть все идет своим чередом.
— Я не хотела вас обидеть, извините, — холодно произнесла святая. — Точность данного прогноза — девяносто восемь процентов, при дальнейшем контроле из мальчика получится отличный руководитель.
— Ну вот, видите? — огрызнулся Олаф. — Какая разница, что я им говорю? SLM управляет ими круглые сутки, и мои слова тут ничего не решают.
— Не совсем. Кое-что они все-таки решают, — добавил Виктор, взглядом попросив заплаканную официантку уйти.
Она перевела взгляд на Энтони. Тот мягко отпустил ее и улыбнулся. Так Хильда вернулась к своему прежнему бытию, со слегка потекшей тушью на глазах, но с верой и пламенем в сердце. Уже давно двоякие чувства так не радовали молодую мать.
— И что же? — разочарованно спросил Олаф.
— Дам я тебе в морду, или нет.
— Да пошли вы!
Вот как все хорошо, думал про себя Энтони. Все всё знают, всё всем доступно, только помолись у алтаря. Славься, славься SLM, которому я воспротивился, и который даже
