снижение прямо в поле, неподалеку от пустынного шоссе. Вот в окне мелькнуло какое-то строение у лесочка.
Когда смолк звук двигателя вертолета, а президент попытался открыть дверь, Сергеев решительно толкнул ее назад. Чета Чаушеску с огромным удивлением посмотрели на резко захлопнувшуюся дверь, потом на «агента» Секуритате, который повел себя так нахально. Даже Ванич за спиной напрягся, но промолчал.
– Товарищ президент, вы говорите по-русски? – спросил Сергеев, пристально глядя то на Николае Чаушеску, то на его жену.
– Вы русский? – первой спросила Елена и вопросительно посмотрела на мужа. – Вы не говорите по-румынски?
– Я советский дипломат Станислав Сергеев. Я не говорю по-румынски, может быть, вас устроит английский язык?
– Нас устраивает румынский язык, – ответил по-английски Чаушеску. – Могли бы потрудиться и выучить язык той страны, в которую приехали работать.
– Черт возьми! – умышленно не стал сдерживать эмоции Сергеев и протянул президенту свое новое удостоверение дипломата. – Я не приехал в вашу страну работать. Я был здесь проездом, когда на меня напали какие-то люди, похитили мои документы, втянули в свои шпионские игры. Я даже сидел в камере в отделе милиции. И здесь, в этом вертолете, я только потому, что хочу помочь вам, товарищ президент. Вы хоть знаете содержание пакета, который находится в вашем портфеле, того пакета, что вам передал генерал Макри? Вы знаете, сколькими жизнями за него заплачено? Вы даже не знаете, что тяжело ранен генерал Миля, а стреляли в него, как я думаю, американцы.
– Я вам больше скажу, – усмехнулся Чаушеску, возвращая Сергееву удостоверение. – Несколько минут назад товарищи Боб и Мэнеску попали в западню. На них напали, вытащили из машины и зверски избили неизвестные люди. И нам не улететь, потому что в воздух, как мне сообщили, подняты истребители. Они собьют любой летательный аппарат, если будут подозрения, что в нем лечу я или кто-то из законного правительства Румынии.
– Вы думаете, по вертолету будут стрелять? – не поверил Сергеев. – Послушайте, товарищ президент, я обещаю вам свою помощь, помощь посольства и помощь своей страны. В воздухе не видно никаких истребителей, а до молдавской границы около 250 километров, а до украинской чуть больше 300. Это час лету. Если мы заметим в воздухе истребители, то всегда сможем сесть. Они не будут стрелять, пока не запросят позывные. А пока запрашивают, пилоты смогут посадить вертолет.
– Пилоты больше никуда не полетят, – ответила Елена. – Они не хотят рисковать своими жизнями. Позор! Офицеры боятся, они же присягали на верность.
– Можно вернуться в Бухарест, – продолжал настаивать Сергеев. – Вас тайно укроют в посольстве, а потом советским самолетом отправят в Москву. Там вы будете в безопасности до тех пор, пока здесь все уляжется.
– Почему вы хотите меня обязательно отправить в Москву? – прищурился президент. – Ваше правительство имеет на меня виды и хочет использовать в своей политической игре?
– Товарищ Чаушеску, мне никто не поручал вам помогать и спасать вас. Это моя личная инициатива. Это мой долг, в конце концов, долг дипломата по отношению к руководителю дружеской социалистической страны. А вот американцы как раз хотят вас использовать. Вы им нужны для того, чтобы здесь, на востоке Европы, все полыхало в огне, а они, как освободители и истинные поборники демократии, пришли и навели порядок. Только знаете, что тут будет? Не станет экономики и хозяйства страны, а будут только западные субсидии и транши международного валютного фонда. И тратить эти деньги, которые якобы вы получаете безвозмездно, вам разрешат лишь после ряда шагов внутри страны. А шаги известные: перенести финансовую нагрузку с бюджета страны на плечи населения. Увеличить пенсионный возраст, поднять расценки на коммунальные услуги, на энергоносители, уменьшить расходы на социальную сферу. Вы нужны им как покупатель западных товаров, а не как производитель или полноправный экономический партнер.
– Вы делаете очень смелые заявления, молодой человек, – усмехнулась Елена. – И мне кажется, что вы плохо разбираетесь в экономике. Мы расплатились по внешним долгам.
– Мы пойдем с вами, – упрямо заявил Сергеев. – Когда почувствуете всю безвыходность ситуации и своего положения, скажите, и я приму меры, чтобы помочь вам, спасти вас.
– Я прошел столько тюрем и лагерей при прежних режимах, – гордо заявил Чаушеску, все же вылезая из вертолета, – что меня камерой не испугаешь. А народ разберется, и история свое слово скажет. Дело коммунистической партии будет жить в веках, несмотря на временные успехи контрреволюции и буржуазных выкормышей. Запомните мои слова, мой русский друг.
– Запомню, – проворчал Станислав, выбираясь из вертолета следом за президентской четой. Он повернулся к Ваничу: – А ты, Бажен, пойдешь дальше со мной?
– Черт, жалко мне их, – неожиданно горько усмехнулся лейтенант. – В стране столько недовольных, что могут сгоряча и застрелить. Я пойду, чтобы помочь тебе спасти пакет. Я обещал, значит, должен сделать. Я тебе обязан, Сергеев, жизнью обязан.
– Забудь ты про это, – улыбнулся Станислав. – Надо о деле думать, а не о благодарностях. Хотя мотивационная часть все равно нужна.
– Опять я тебя не понял, – вскинул брови Ванич. – Я плохо знаю русский язык, недостаточно, а ты говоришь быстро и много новых для меня слов.
– Пошли, вон пилот бежит к нам, президента зовет. Кажется, они машину остановили для Чаушеску. А удостоверения Секуритате нам теперь лучше выбросить и забыть про них. Теперь мы с тобой опять – дипломат и переводчик. Слушай, Бажен, а где мы? Пролетели, как мне кажется, мы меньше ста километров.
– Вон тот город впереди – это Тырговиште.
Лысый неказистый мужчина в старой шапке и короткой меховой куртке топтался возле темно-зеленого «Рено» и пытался что-то объяснить пилоту вертолета. Но тот только махал руками, давая понять, что никакие возражения не принимаются. И когда водитель легковушки увидел, кто к нему идет от вертолета, он как-то даже стал ниже ростом. Или его вдруг перестали держать ноги.
– Товарищ генеральный секретарь, – пролепетал он.
Но это были единственные слова, которые понял Сергеев. Дальше ему уже подсказывал Ванич.
– Он говорит, что всегда поддерживал политику коммунистической партии, хотя в ней и не состоял. А президент велит ему отвезти нас в город, в горком партии.
– Логично, – согласился Станислав. – По крайней мере, по партийной линии ему еще могут помочь единомышленники. Ведь есть же среди чиновников от партии те, кто искренне верит в дело коммунизма. А вот городская власть, скорее всего, переметнулась к восставшим.
– Слушай, Сергеев, – спросил Ванич, когда они сели на заднее сиденье машины вместе с Еленой Чаушеску. – Я все никак не пойму, ты в самом деле готов рисковать жизнью, чтобы спасти диктатора от народного суда? Ведь если его задержат, будет суд
