целый танк. Тут уж приходилось браться за рацию и просить помощи у приданной ЧВК артиллерии.
Но однажды в уже отработанную схему штурма вкралась крайне неприятная неожиданность. Они только что отработали по укрепленному району, и тут, как уже повелось, появился БМП. Казалось бы, все как обычно. Неожиданность проявилась, когда Капитан запросил огневой поддержки. В ответ была неприятная тишина.
Он попросил еще раз, затем еще. И тут ему сообщили, что снарядов нет и нужно выкручиваться своими силами. Тихо сквернословя, обычно невозмутимый Капитан стянул с плеча РПГ, который он носил с собой больше по привычке, и ползком двинулся выискивать удобную позицию для выстрела.
Он еще успел подбить этот БМП, когда пулеметной очередью ему прострелило оба бедра, и гигант упал носом в пожухлую траву. Добивать высыпавший из бронемашины экипаж и тащить на себе раненого товарища пришлось уже Волчку.
Когда пуля попала ему прямо в щеку, Волчок, у которого был очень высокий болевой порог, сначала вообще не почувствовал боли. Только рот сразу наполнился солоноватой на вкус кровью, и, чтобы не захлебнуться, он должен был отплевываться темно-красными сгустками.
— Брось меня, ползи сам, — шептал ему периодически теряющий сознание Капитан, который видел, что его напарник серьезно ранен.
— Я лучше сдохну, чем потеряю еще одного своего друга, — упрямо твердил Волчок, у которого всегда-то была каша во рту, и Капитан навряд ли мог его понять.
И Волчок все тащил и тащил тяжеленного Капитана, пока их не заметили на КП свои.
— Смотри, — сказал один из наблюдателей, обладающий странным чувством юмора, — муравей тащит гусеницу.
Потом Волчок надолго потерял сознание. Он то едва приходил в себя, то снова забывался. Иногда ему казалось, что он внутренним зрением видит все, что с ним происходит.
В один из таких моментов зыбкого сознания он видел себя в больничной палате, и над ним как будто склонились две молоденькие сестрички.
— Господи, молоденький какой! — прошептала одна из сестричек.
— И красивый, — согласилась вторая.
— Наверное, я уже в раю, — мелькнуло у него в голове, — и это ангелы, а не люди, потому что люди ни за что не назовут меня красивым, я просто урод.
И он снова проваливался в бездну.
Как следует, он чуть ли не впервые пришел в себя от громоподобного баса Капитана:
— Эй, дружок, проснись, так всю жизнь можно проспать!
Волчок широко открыл глаза.
Перед ним, вытянувшись во всю свою неимоверную высоту, действительно, стоял Капитан.
Капитан был в парадном мундире, на широкой его груди в два ряда расположились боевые награды, а на плечах красовались погоны с двумя звездами. Теперь Капитан был уже подполковником.
А Капитан продолжал:
— Собственно, я с тобой проститься зашел. Отбываю на трудовой фронт в ваши края. Армия создает больше пятидесяти центров по набору добровольцев. С привлечением уголовников покончено. Будем набирать в свои ряды свободных и грамотных граждан. Кстати, мы с тобой теперь тоже свободные люди и вольны распоряжаться своей судьбой. Теперь тебе предстоит пройти довольно долгую реабилитацию и занятия с логопедом, затем тебя ожидает процедура награждения. С учетом важности твоей награды ее будет вручать министр обороны либо сам президент. А потом, если ты не возражаешь, жду тебя к себе. Будем вместе готовить новых штурмовиков, ведь мы с тобой теперь заслуженные ветераны.
— Знаешь Ваня, пока ты прохлаждался почти в небытии, я принял за тебя командирское решение: нужно не только залечить твои раны, но и провести кардинальные косметические процедуры на твоем личике. На это ушли не только твои премиальные за ранение, но значительная часть моих. Зато посмотри, какой ты стал красавец, просто глаз не отвести.
Капитан взял у стоящей поодаль медсестры круглое зеркальце и поднес его Волчку. Из него на Волчка глянуло довольно бледное, но в общем-то симпатичное, с правильными чертами лицо молодого человека.
Стасик
«Маменькин сынок»
Стасик родился на рубеже двух веков в маленьком городке, в самом центре страны, называемой Украиной. Из одного окна их квартиры на третьем этаже пятиэтажного дома была видна сосновая роща, сразу за которой начиналось искусственное водохранилище, которое здесь все называли морем. А из другого окна было видно здание кинотеатра, правда, уже бывшего, на памяти Стасика, не показавшего ни единого фильма.
И все это: и плотина, возведенная для того, чтобы укротить могучую реку, и сам город были построены в свое время страной, которая называлась Советский Союз. Три десятилетия город жил, хорошел и стремительно развивался. Пользуясь расположенной здесь ГЭС и дешевой электроэнергией, здесь строились заводы, дающие жителям достаток и уверенность в будущем, расцветали сады и прокладывались новые дороги. А по морю шли пароходы, сновали парусные яхты и многочисленные моторные лодки.
Все изменилось с развалом Союза и обретением бывшей республикой давно и страстно желаемой независимости. Однако эта независимость, по факту, так и не состоялась, а обернулась вассальной зависимостью от расположенной за тридевять земель чужой страны, которой и даром не нужна была чья-то свобода и развитие. В жестких объятиях новоявленных друзей развалилась промышленность и оборвались связи с дружественным соседом.
Вместо прежней жизнерадостности и даже беззаботности, определяющей чертой народа стала ненависть к прежним друзьям и рабское преклонение перед Западом. Эти низменные чувства всячески пестовались заокеанскими хозяевами и купленными ими и по-рабски послушными правителями.
За тридцать лет независимости страшно изменился родной городок Стасика. Остановились заводы, зияли пустыми глазницами окна построенных, но незаселенных зданий, развалились прежде красовавшиеся новеньким асфальтом дороги и тротуары. Замерло море и стало напоминать огромную безжизненную лужу. Никто больше не плавал по нему: ни пароходы, ни яхты, ни даже лодки. Безработица и все подавляющая депрессивность царили в жизни жителей города. Отсутствие будущего было очевидно для каждого.
Стасик был единственным ребенком своих родителей, которые полюбили друг друга еще в юности, при Советской власти. Но будущего отца призвали в армию на срочную службу, как раз в последние годы великой страны. Так что вместе с тяготами «дедовщины» ему пришлось хлебнуть немало чего горького. Когда он вернулся домой, оказалось, что любимая его не дождалась. С горя он начал пить и сгоряча тоже женился. Брак этот продержался недолго, и его не смогло удержать даже рождение дочери. На работу он долго устроиться не мог, а едва начав работать водителем, по специальности, приобретенной во время службы, тут же подвергался увольнению за прогулы и пьянство. Так он катился по наклонной, и удержало его только известие о разводе бывшей возлюбленной. Он воспрянул духом и скоро
