самый минимум помощи, прописанный законом. Но это далеко не общеизвестное обстоятельство, ибо подобные вещи могут отрицательно сказаться на имидже государя в среде его подданных. Информацию эту знают высокопоставленные члены боярских Родов, высшее руководство империи ну и самые влиятельные дворянские Рода — все те, от кого этого не утаишь. Потому опустим этот момент.
— Но при чем тут бояре? — недоуменно поднял брови Арсений.
— Бояре — не причем, — согласился я. — Это просто пример, что бы вы понимали, что мир чуть сложнее, чем кажется… Так вот, дворянские Рода тоже имеют определенные… Скажем так, права и обязанности из числа тех, о которых в законах не пишут, но которые всем, кому надо, известны. В нашем случае есть такое относительно простое правило, которое нанхасы тоже знают, вернее их старейшины — предлагая тот договор их народу, я был не обязан получать чьё-либо разрешение, ведь это мои Родовые земли, верно?
— Верно, — кивнул Арсений.
— Вот только есть пара нюансов, которые тебе неизвестны, мой друг, — ухмыльнулся я. — В случае с Сибирью, которая является главным источником благосостояния Империи и Императора, разрешения всё-таки лучше нижайше испросить. Не у самого Императора, понятно — у генерал-губернатора, которые во всех сибирских губерниях носит фамилию Романовых. В данном случае речь идет о нашем Павле Александровиче, которые здесь, в Александровской губернии, решает подобные вопросы от лица Императора как его полномочный представитель. Если, допустим, решил я договориться о чем-то с теми же нанхасами, и испросил одобрения, но вдруг получил его не получил, то формально я имею право плюнуть на всё и делать, как решил. Но тогда любые неприятности, что могут у меня возникнуть, уже лично моя проблема, и государство принципиально не станет помогать дураку, не внявшему совету.
— Так Родовые земли на то и Родовые, что их владельцы обязаны сами заниматься их защитой, — возразил кто-то.
— Это если речь идет о других аристократах, — пояснил я. — Или иных подданых Империи. А все эти народы Сибири, нанхасы и прочие, отказались принять подданство Империи. Они же вне закона в Империи, и потому я и предложил этим дуракам возможность сохранить свою независимость и образ жизни, но при этом получить возможность извлекать выгоду из соседства с Империей. Это было выгодно в первую очередь для них самих, ну и нам, конечно, тоже… Если бы они соблюдали договор, сегодняшних событий не было бы. Мы вернулись бы, быстренько начали набирать новых людей, обучать имеющихся, стоить добывающие предприятия и налаживать торговлю. Эх! Да года через три эти земли не узнать бы было! Нам бы никакие Игнатьевы уже не были бы страшны… Но раз они нарушили его, раз я по вине этих уродов из их Совета, решивших половить рыбку в мутной воде сегодня вместе с вами сижу в крови и дерьме по колено и ищу, куда бы забиться, что бы выжить, то у меня найдется способ им отомстить. Как только договор будет расторгнут, все эти нанхасы тут же вновь станут законной добычей для любого желающего. А так как на фронте наступило время позиционных противостояний и накопления резервов, то я думаю, что Второй Император будет только рад воспользоваться возможностью разом закрыть вопрос с одним из крупнейших и сильнейших племен кочевников на своих землях.
Четверка моих командиров молчала, переваривая информацию. Я тоже не спешил их подгонять, давая обдумать услышанное. Я не просто так сейчас здесь распинался, разъясняя нюансы внутренней имперской политики, о которых большинство рядовых аристократов сами не ведают. Всё же, хоть они и сами дворяне по праву силы, а с недавнего времени ещё и такие, что обладают правом на Род, им это неведомо. У них не было личных учителей и наставников, которые, кстати, не прекращали моего обучения по различных дисциплинам даже после того, как я лишился статуса, не было доступа в родовую библиотеку, где были хроники, записанные Шуйскими для пользования потомками… Или, говоря прямо — в них события описывались именно в таком виде, в котором они происходили, а не как это делают в учебниках, по которым затем учатся в империи — с нужной нынешней власти трактовкой событий и часто замалчиванием неудобных тем. Любой Род, что имел право называться древним, вел собственные исторические хроники, делал это. История вообще считается в среде высшей аристократии одной из важнейших наук, ибо зная историю, можно избежать многих ошибок прошлого…
Вот я и собирался сейчас воспользоваться этими знаниями, которые в меня усердно вколачивали лет с шести, воспользоваться на полную катушку. А для этого мне нужно было не по лесам бегать, скрываясь ото всех, а прибыть в столицу губернии и уже оттуда предпринимать необходимые действия. Им же, всей четвёрке, придется на время моего отсутствия взять на себя все сложности, связанные с нашим нынешним положением. Поэтому мне было важно, что бы они понимали, зачем и почему мы будем поступать именно так, а не иначе.
— Я все равно кое-чего не понял, — подал голос молчавший всё это время Приходько. — Если всё так, как ты говоришь, и если с кочевниками так выгодно договариваться — почему этого никто не делал?
— Банально потому, что я в Сибири новичок, мой Род с местными дикарями особо и не пытался взаимодействовать, а сам я переоценил ценность слов и договоров в глазах старейшин нанхасов, — пожал я плечами. — Проще говоря — и до нас явно пытались. Просто горели на этом не раз, и теперь все старожилы даже не пытаются всерьёз договариваться. Втихомолку поторговывают когда это выгодно, но чаще банально грабят и убивают друг друга. Хельга упоминала о том, что все попытки нормального сосуществования всегда проваливались, но так, мимоходом — у нас было не так много времени, что бы тратить его на подобное. К тому же я просто отмахнулся, решив, что дело в жадности наших дворян…
Я был слишком жаден, почитал себя умнее прочих и рассчитывал одним махом достичь успеха там, где остальные не преуспели. Как же! Я трёхсотлетний Великий Маг! Да и сами нанхасы ко мне иначе чем Великий не обращались, что, наверное, тоже притупило мою бдительность. По хорошему, я мог бы воплотить свои замыслы, и уверен, что достиг бы успеха. Просто нужно было начать с того, что какое-нибудь небольшое колено их народа стало бы со мной регулярно сотрудничать. Не имея возможности и сил качать права, они были бы нормальными партнёрами, а там, со временем, потянулись бы и остальные — и глядишь лет через семь-десять все нанхасы бы уже включились в процесс. И я бы к тому времени уже обладал и внушительной гвардией, и подросшей силой, да и в целом был бы уже больше похож на того, с кем не следует нарушать договор.
Однако начавшаяся война плюс вражда с Игнатьевыми заставили меня действовать быстрее, чем следует. Я надеялся компенсировать спешку тем, что насытив иноплановых тварей кровью жертв и заполучив различные одноразовые артефакты, сумею по возвращении справится с противниками вроде тех же Серовых своими силами, да и на кочевников сильно надеялся… Однако все заготовки пришлось истратить ещё на фронте, и союзнички предали как раз тогда, когда были мне нужнее всего. Что ж… Привычными, излюбленными методами прямой и грубой мощи мне не победить, я это уже понял. Придется действовать менее приятными методами, с которыми у меня в прошлой жизни было туго — ум, хитрость и обман.
Прошлая жизнь и память о ней давали мне силу и знания как магу, но прежний я слишком сильно полагался только на себя и грубую мощь, что и привело меня к гибели. Воспитание в Роду Шуйских и полученный здесь, в Сибири, опыт дали мне то, чего не хватало прежде — гибкость. Как оказалось, недостаточную, что бы я перестал совершать глупые ошибки — моя собственная глупая спесь привела к становлению врагами с целым Родом во главе с Архимагом, за что я до сих расплачиваюсь. Наверное, убитая мною Бестужева смеется на том свете, видя, как много проблем она мне создала всего лишь парой фраз и предложением пары грошей в тот проклятый день соревнований курсантов.
Что ж, урок усвоен. Сегодня до меня окончательно дошло, постоянно переть напролом не выйдет. В прошлой жизни я был один и мог себе это позволить, давно плюнув на Род и отдалившись от него. Здесь же… За мои ошибки расплачиваются люди, что следуют за мной. Расплачиваются здоровьем, а иной раз и вовсе своей жизнью — и всё потому, что я частенько
