тело, наполняет мощно и глубоко, пробуждая внутри силу цунами.
Уже не помню, как нужно дышать, да и зачем, когда есть вот эта стихия, окутывающая нас со всех сторон? Он становится моим воздухом. Оживляет каждый нерв, раскрывая грани неведомых прежде ощущений. Жидкий огонь течет по коже, пульсирует в мышцах, заставляет их сжиматься и расслаблять снова.
Глаза в глаза, лицо к лицу, тело к телу. Во всем мире больше нет никого, кроме нас. И каждое новое движение, каждый толчок, каждое погружение длится бесконечно. Я умираю от этого неумолимого, обжигающего ритма, но еще не никогда не была настолько живой.
Макс приподнимается, отстраняется, но лишь на мгновенье. Чтобы накрыть ладонями потяжелевшую грудь. Поймать и прикусить поочередно соски, посылая удары тока по телу. И снова возвращается к губам, снова вбивается глубже, так что огненные дорожки начинают пульсировать сразу в каждой мышце, в каждой клетке. И бесконечно высокие звезды вмиг становятся ближе, стекаются в разноцветный фейерверк перед глазами. Взрываются остро и жарко, и я не помню, не понимаю уже ничего, кроме хриплых сторон единственного во всей вселенной человека.
Глава 56
Прижимаюсь щекой к его плечу, не в силах разомкнуть объятья. Тону в теплом, родном запахе. Внутри все еще вибрируют сладкие волны удовольствия.
Пальцы Максима продолжают скользить по моему телу, гладят, расслабляют неспешными ласками. Губы то и дело касаются лица. Он целует лоб, виски, опущенные веки, дышит в волосы, то ослабляя захват рук, то стискивая меня сильнее.
Не помню, чтобы когда-то прежде испытывала хоть что-то подобное. У нас с мужем всегда был крышесносный секс — Макс умеет доставлять удовольствие. Но раньше это удовольствие, в основном, касалось только тела. А сейчас мы так близки, как не были, наверно, никогда в жизни. Я слышу его удары сердца. Не своего — именно его. Ритмичные, сильные, которые пульсируют, отзываясь во мне.
Тихо выдыхаю, касаясь губами груди. Легонько веду языком, чувствуя солоноватость кожи. Скольжу пальцами по позвоночнику вниз, глажу упругие ягодицы, бедра, которые все так же крепко прижимаются к моим.
— Я люблю тебя… — признаюсь и ему, и, в первую очередь себе. Так долго скрывала. Пыталась доказать, что без него будет проще. Глупая… Как может быть проще, если без него у меня даже дышать не получается?
— Вера… он стискивает с такой силой, что перехватывает дыхание. Находит губы. они и так распухли от поцелуев, но меня тут же накрывает острая жажда снова почувствовать то же самое. Слиться с ним.
— Прости… — Максим в буквальном смысле вдавливает меня в себя. А когда пытаюсь возражать и сказать, что прощать нечего, останавливает, легко, но уверенно накрывая рот пальцами. — Нет, подожди. Я хочу все объяснить. Должен, Вера.
Я должна бы испугаться и серьезности тона, и отчетливо ощущающегося напряжения. Но… почему-то это не происходит.
Есть все-таки кое-что хорошее в случившемся с нами кошмаре. То, что хуже уже некуда. Мы дошли до крайней точки, потеряли почти все на свете. Да какое там почти… Все потеряли. И сердце, и вся жизнь разлетелась на сотни осколков. Но ведь Макс сейчас здесь, со мной. Несмотря ни на что. Так чего мне бояться?
Провожу рукой по ежику волос. Они такие непривычно короткие, не зарыться, как прежде. Думаю об этом — и тут же останавливаю собственный поток мыслей. Не надо, нельзя сравнивать. Неважно, насколько прежнее было лучшим. Оно БЫЛО. И глупо пытаться что-то вернуть. Я хочу просто жить. Сейчас. Завтра. Может быть, хуже или сложнее, чем раньше, но жить. Вместе с самым дорогим для меня человеком.
Веду пальцами по его лбу, надавливая на углубившуюся морщинку между бровями. Ему-то каково сейчас! Это я успела привыкнуть и смириться с потерей, а он только узнал правду. И винит во всем себя — тут даже вопросов задавать не надо, и так ясно. Но этой вины слишком много, пора покончить с ней.
— Макс, ты можешь ничего не рассказывать. Это не обязательно.
Он качает головой.
— Обязательно, Вера, — и еще теснее сплетает руки на моих плечах, будто боится, что могу убежать. Глупый… Куда же я теперь без него? Пробовала — не получилось.
— Я давно узнал о болезни. Неожиданно. На работе была диспансеризация, и там обнаружили совершенно случайно. Еще и симптомов никаких не ощущалось. Не поверил даже, думал, какая-то ошибка. Перепроверял несколько раз. А потом… не нашел в себе сил рассказать тебе.
Я снова прижимаюсь к его груди, вслушиваясь, как грохочет сердце. Если бы знала раньше, было бы проще все пережить? Мне? А ему?
— Мироненко целый консилиум тогда устроил, все пытался помочь с наименьшими потерями. Но оказалось, что уже слишком поздно для консервативных методов. А операция… слишком дорого, но даже не в деньгах дело. Не было донора. За несколько месяцев ожидания — никого подходящего. Ни по квоте, никак.
Он резко втягивает воздух, и я будто мысли его читаю. О том, что отдал бы все на свете, лишь бы оградить меня от этого. Вот только не хочу быть в стороне. Ведь получается, что я для него все равно была единственным шансом на спасение.
— Знаешь, наверно, это прозвучит глупо, может быть, даже по-детски, но я заключил что-то вроде сделки. Не знаю, с чем или с кем. Но это помогало… — его голос становится глуше. — Брался за самые тяжелые случаи. Мне и так всегда хотелось помочь, но теперь я как будто лучше стал понимать этих обреченных людей. Имеющих один-единственный шанс или вовсе его лишенных. Когда жизнь висит на волоске. После того, как вытягивал кого-то, самому становилось легче. Я не знаю, как объяснить эту закономерность… Может, работало самовнушение, а может, и правда, судьба раз за разом продлевала мое время. Я поверил в то, что смогу выкарабкаться. Протяну до того момента, пока найдется подходящий орган. Да и отвлекался здорово на работе, не думал, что вру тебе, что рискую каждый день не встать с кровати и больше не увидеть, как ты смеешься. Не обнять тебя… Злился, как дурак, что не понимаешь… А как ты могла понять, если не знала ничего…
Его голос дрожит, и я боюсь поднять глаза. Неправда, что мужчины не плачут, они просто не хотят, чтобы кто-то видел их слезы. Мне и не нужно. За это время я осознала одну истину. Любовь оценивается не способностью людей доверять друг другу. Не общностью интересов, не стремлением помогать. Даже не страстью, от которой кружит голову. Любовь — это
