очереди обнялся с Рагнаром, Гуннаром и Медогласом. Низко поклонился Гудмунду, вскочил в седло и растворился среди полей, над которыми неслась звонкая трель жаворонка.
Херсир молча смотрел куда-то за горизонт. Атли узнал этот взгляд и встал рядом, как тогда — на «Морском Псе».
— Всё в порядке? Я видел, стрэнд-ярл с конунгом не восторге от казни.
— Они рассчитывали получить за него выкуп. Огромный выкуп, — молвил Гудмунд, сощурившись. — Но я дал слово.
— И сдержал его. Это честно. И благородно.
— Дело не только в чести, — херсир качнул головой и замялся, подбирая слова. — Этот вэлец… он будто вернулся из Царства Селт… Встать на его пути — всё равно, что спорить с норнами…
Атли сглотнул. Да, он разорвал гнусную пуповину, что связывала феморо с куклой. Но даже представить не мог, что пришлось вынести бедняге Гийому. Оставалось молить богов, чтобы они облегчили его страдания…
— А ещё я виноват пред тобою, сынок.
Подкидыш недоумённо воззрился на Гудмунда.
— Я сомневался в тебе и не хотел брать в поход… — со вздохом объяснил он. — Прости меня. Я горжусь тобой, Атли.
Атли широко, до ушей, улыбнулся и крепко сжал руку названного отца.
Эпилог
Остаток дня рутсинги провели разбирая трофеи и припасы, а вечером откупорили винные и пивные бочки, захваченные у неприятеля, и закатили оголтелый пир. Тут и там горели костры, звучали громкие песни и пьяный смех.
Гуннар, чей желудок не подружился с кислым вином, жалобно стенал в кустах. Атли и Рагнар валялись на земле, схватившись за животы. Но совсем по другой причине. Подвыпивший Бьярне изобразил им в лицах задорную сагу про то, как Грима Рукастый гонял Хельги Лысого по всему Фиордланду.
Пережив очередной приступ дикого хохота, Подкидыш утёр слёзы и пошёл до ветру. Кусты были заняты Гуннаром, поэтому он углубился в поле, где и сделал дело, широко расставив ноги и пьяно покачиваясь. Но стоило поднять голову, как хмель из неё выветрился.
На той стороне поля мерцало сияние. Разноцветные огни вспыхивали и угасали. То взлетали в тёмное небо, то кружили у самых верхушек покатых холмов. Атли моргнул и вдруг обнаружил себя у их подножия.
— Здравствуй, сын.
Этельстен с зеленоватыми ви над плечами сошёл с прямоугольного камня. Такой же безупречный и печально-прекрасный, как в последнюю встречу.
— Жалкая часть мгновения в вечности. Можно считать, что мы и не расставались.
— Прекрати копаться во мне! — огрызнулся Атли.
— Я могу это делать, потому что знаю твоё имя, Этельстен, — улыбнулся альв без тени злорадства. — Твои желания и запреты ничего не изменят.
— Убирайся в свою Страну…
— В этот раз мы уйдём вместе, — глаза отца едва заметно сузились. — У тебя есть то, что принадлежит нам.
— Доспех? Забери его и оставь меня в покое!
— Это невозможно, — покачал головой альв. — Доспех нельзя отделить от владельца. Хочешь или нет, но теперь ты Страж Границы и должен пройти полный цикл обучения.
— А если откажусь? Что тогда?
— Тогда ты станешь опасен для тех, кто находится рядом. Матери, братьев, приёмного отца…
— Только посмей прикоснуться к ним!..
— Я не собирался, Этельстен. Их убьёт сила Доспеха, ведь ты не сможешь с ней совладать. Это оружие, а не игрушка. Как он попал к тебе?
Атли неохотно рассказал о гибели Рольфа и битве с феморо. Отец нахмурился.
— Нам нужно уходить, и немедленно. Я должен изучить память Доспеха.
— И это всё, что тебя интересует?! — вскричал Подкидыш. — Твой сын умер!
— Он сказал тебе? — Этельстен склонил голову набок.
— Он назвал меня братишкой, — всхлипнул мальчик, — сложно не догадаться…
Альв пошевелил губами и торжественно произнёс в зелёном свечении ви:
— Троздис Волосатое Лицо был Стражем Границы и погиб, сражаясь с феморо. Он передал тебе свой Доспех. Теперь это твой долг, Этельстен!
— Кто такие феморо?
— Порождения Бездны и наши извечные враги.
— Они едят людей?
— Не самих людей, но их чувства. Чем сильнее они и пагубнее, тем лучше питают феморо.
«Вот для чего им куклы…» — стиснул зубы Подкидыш.
— Верно. Страдания куклы делают феморо почти всемогущими. Мы разорвали связь, изгнав их в Страну Холмов и оградив Барьером. Но теперь они снова здесь…
Атли замер в тревожном раздумье. Он представил всех, кого знал и любил, спутанными призрачной лентой, что питала гигантский, на полнеба, глаз. Заметив Подкидыша, он ожил и задёргался, вспыхнул багровым пламенем. Смерть, от которой не скрыться, хлынула с небес и затопила Долину, Фиордланд, Велласкон, Гулленгрё…
Он пришёл в себя от боли в руке, что сжимала амулет Гара.
«Я должен это остановить». Атли дёрнул шнурок. В глазах помутнело от слёз.
Древний символ на ладони. Кровь и железо. Имя и память…
— Спасибо, братишка. Я буду сильным!
Молот Гара, вращаясь, полетел в сырую траву.
***
Гийом передал скакуна ошарашенному Альфреду и двинулся к донжону, едва переставляя ноги. Голова кружилась, алая мгла то густела, то отступала… И шомр с ней! Он приехал домой — в Хэмптун, в свой Хэмптун!
— Ги! Создатель Милосердный! Ги, это ты? — сестра сбежала к нему по лестнице. Синее платье в синих сумерках…
Гийом обнял её и долго гладил по голове, успокаивая. Потом спросил:
— Как он?
Анабель сжала губы. В глазах мелькнуло отчаяние.
— Душа блуждает. Я молюсь за него, но…
Она заплакала, утирая слёзы кулачком. Гийом со вздохом стащил шлем вместе с подшлемником.
— Братик… — сестра потрясённо уставилась на его волосы. — Ты совсем седой. Господи, Ги…
Шлем со стуком упал на утоптанный грунт. Вокруг горла сжалось невидимое кольцо. Стало трудно дышать.
— Я… мне нужно прилечь…
Анабель кликнула стражника, который проводил господина до покоев. Помог снять сюрко, кольчугу, гамбезон. Горничная принесла кувшин воды и исчезла за дверью. Смежив усталые веки, Де Лер скорчился на кровати.
Алое марево рассеялось. Можно будет поспать… Но чей это голосок — тихий, тонкий? Молитва — кто-то читает молитву. О нём, о Гийоме де Лере!..
Рыцарь поднялся с ложа и забыл дышать. Белокурый мальчик-паж стоял на коленях в углу и шептал в сжатые ладони. Васильковые очи влажно блестели.
— Ты? — выдохнул Гийом. — Ты здесь?
Шатаясь, добрёл до мальчика, коснулся плеча… Пальцы провалились в пустоту.
…
В шатре хохотали и гремели утварью вагры. А он лежал у входа, свернувшись калачиком будто котёнок.
В груди зияла красная рана. Глаза-васильки застыли под матовой плёнкой. Ги взял его на руки и заковылял прочь, покачивая как дитя и приговаривая:
— Братец Пёс, братец Пёс… унёс меня Хорёк, ведь ты не устерёг…
…
Де Лер прижался к стене и
