Книга Невыносимая шестерка Тристы - Пенелопа Дуглас

Она свирепо смотрит на меня.

— Не говори так, — шепчу я.

— Почему?

— Потому что я не могу… — мне не хватает слов. — Я не могу… Не могу…

Я не хочу тебя. Я не могу хотеть тебя. Это просто…

Поэтому я говорю единственную вещь, которую знаю наверняка.

— Я не могу оставить тебя в покое, — признаюсь ей.

Это все, что я знаю. Мне не терпится вновь почувствовать это.

Мои волосы падают мне на лицо, но я улавливаю аромат дыни от ее блеска для губ.

— Попроси меня прикоснуться к тебе.

Пожалуйста. Я хочу, чтобы она жаждала моих прикосновений. Я не буду принуждать ее, как в прошлый раз. Попроси меня.

Но Лив просто медленно качает головой, и я не понимаю, что это значит.

Я кладу свои руки ей на талию.

— Попроси меня.

Но в этот момент низкое шипение пронзает воздух где-то позади нее, и мы обе замираем.

Мое сердцебиение отдается эхом в ушах, и я заглядываю ей через плечо, когда она поворачивает голову, и мы замечаем практически на земле пару светящихся глаз примерно в десяти ярдах от нас.

— Лив.

— Ш-ш-ш.

Она все еще прижимает меня к дереву, но мы обе слишком напуганы, чтобы пошевелиться. Я сопротивляюсь желанию оттолкнуть ее за спину. Аллигаторы не могут слышать за пределами воды, но у них отличное ночное зрение. Хоть я не из Болота, но любой житель Флориды старше трех лет знает основы.

— Не оставляй меня, — умоляю я.

Она выросла здесь. А я не знаю, что делать.

— Когда я скажу, — указывает она приглушенным голосом, — беги обратно к тропинке и иди по ней так быстро, как только сумеешь. Они не способны быстро передвигаться по суше, но их может быть больше. Не петляй.

— Что? Почему?

Но она не ждет больше ни секунды.

— Беги.

— Лив! — вздыхаю я, совсем не готовая к этому.

Она хватает меня за руку, и мы бежим по грязи, рептилия скользит позади, рыча и шипя, и я все-таки оглядываюсь. Я кричу изо всех сил, и Лив врезается в меня и падает.

Аллигатор приближается, двигаясь прямо к ней, и она поспешно пытается встать, пока он, черт возьми, не оказывается у ее ног.

— А! — Мои легкие опускаются к ногам, и я с криком хватаю ее и поднимаю. — Боже мой.

Мы бежим по грязи, перепрыгиваем поваленные деревья, я держу ее за руку и не отпускаю, пока мы не добираемся до мощеной дороги, над которой светят уличные фонари. Я осматриваюсь, чтобы убедиться, что мы в безопасности.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Но Лив только пристально смотрит на меня и тяжело дышит, пот блестит у нее на лбу.

Я не знаю, что хочу сказать. Спасибо? Все нормально?

Может быть, мне жаль? Я хочу сказать, что жалею о многих вещах, потому что дерьмово выгляжу в ее глазах.

— Прикоснись ко мне, — говорит она.

И мое сердце подскакивает к горлу. Я сомневаюсь, боюсь, что она издевается надо мной, но затем я хватаюсь за предложенный шанс и обхватываю ее лицо руками.

Она не отталкивает меня, когда я приближаюсь к ее губам, каждый дюйм моего тела согревается под кожей. Она накрывает мои руки своими и шепчет:

— Береги себя, Клэй.

— Что?

Но у меня нет времени, чтобы выяснить смысл ее слов, когда она отстраняется и бросает на меня последний долгий взгляд, прежде чем развернуться и побежать обратно в лес, к своему дому.

Я делаю шаг вперед. Аллигатор где-то там.

Но сразу за углом появляется машина Каллума, и я еще пару мгновений думаю только о том, чтобы побежать за ней, но Эми и Каллум окликают меня и открывают заднюю дверь, чтобы я забралась внутрь.

Береги себя, Клэй.

Что это значит?

Одиннадцать

Клэй

Я просматриваю аккаунты Лив в «Твиттере» и «Тиктоке», но она ничего не публиковала со дня Ночного прилива. Ничего с момента наших разборок. Ничего о флаге или моей фотографии на кровати Мэйкона, которую разослали всем нашим друзьям.

Я нервно делаю глубокий вдох. Что-то произошло. Точнее, для нее абсолютно нормально отказываться признавать меня, но она не появлялась в социальных сетях. Даже не обменивалась колкостями с политиком и не требовала справедливости в Судане.

Ничего. Нет даже ответа на то, что кто-то поздравил ее с днем рождения.

А он сегодня. Теперь ей восемнадцать, она все еще школьница, но в остальном для Мартелл не осталось никаких законных препятствий.

Я вытаскиваю флаг из-под кровати и кладу в рюкзак. Выхожу из комнаты, иду по коридору, по пути касаясь рукой двери в комнату Генри, и затем спускаюсь вниз по лестнице.

Прохожу мимо длинного стола с тремя маленькими стеклянными вазами с каллами и беру букет из одной, смахивая воду со стеблей.

Но затем я слышу, как мама окликает меня:

— Клэй?

Я останавливаюсь и вздыхаю, до меня доносится звук эллиптического тренажера из нашего домашнего тренажерного зала за кухней.

Наклонившись, я заглядываю внутрь и замечаю в окне позади нее, как встает солнце. Сегодня понедельник, и утром у нас тренировка в тренажерном зале. Оливия должна быть там. Я прячу букет за спиной.

— Мы придем на твою игру в эти выходные, — сообщает мама, пот блестит на ее груди в розовом спортивном лифчике.

— Вдвоем?

Она улыбается.

— Не стоит так нервничать.

Я приподнимаю бровь и отвожу взгляд. Игра пройдет на поле примерно в часе езды отсюда. Я удивлена, что отец будет дома.

— Раньше тебе нравилось, когда мы приходили на твои игры, — отмечает она.

— Много чего изменилось с тех пор. — Я переступаю с ноги на ногу. — Теперь мне просто нравится, когда вы не делаете вид, что женаты.

Возможно, мне бы понравилось, если бы они притворялись рядом со мной, ну да ладно.

Мама останавливается, выключает тренажер и смотрит на меня.

А я продолжаю:

— Думаю, мы можем согласиться, что видимость больше не причиняет боли, верно?

Однако боль в ее глазах доставляет мне радость, но мне это ненавистно. Раньше я любила маму.

Я знаю, что ей одиноко. Она страдает, а эта неделя особенно тяжелая для нее, но, похоже, от меня никто не застрахован. Теперь я начала издеваться над собственными родителями.

Почему отца сейчас здесь нет, чтобы поддержать нас? После всего, что мы потеряли? И неужели она правда сделала аборт, как сказал Мэйкон? Откуда он узнал о таком? Это был ребенок моего отца? Я не знаю, как такое возможно. Его никогда нет дома.

Похоже, мои родители еще меньше меня разбираются в жизни, и я никому не могу доверять. Даже бабушке. Вот какие они на самом деле.

Мама ничего не отвечает, и я разворачиваюсь и ухожу, прежде чем у нее появится такой шанс. С цветами в руках я забираюсь в свой бронко и еду в школу, все время сжимая их в кулаке, мчась к той, кому я больше не хочу причинять боль.

Коридоры пусты, на парковке стоит всего несколько машин, и я оглядываюсь, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Карандаш свисает с нитки, прикрепленной к листку для согласия на совместное использование автомобиля на доске объявлений; я срываю его, оставляя карандаш на одном конце, а другой обвязываю вокруг цветочных стеблей.

Я втыкаю карандаш в щель в вентиляционном отверстии шкафчика Лив. Желтая краска на дереве соскабливается, когда