Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
До сих пор господствует мнение, что восточные славяне, являющиеся предками наиболее многочисленных и передовых народов нашей страны – русских, украинцев и белорусов, – не были автохтонами в Восточной Европе… Созданный буржуазной наукой миф… ныне окончательно похоронен.
Не обошлось и без уже традиционного для советских историков послевоенного времени удара по «фашистским фальсификациям истории». Пассек выступила против концепции об исчезновении трипольцев под натиском индоевропейцев:
…На основании складывающихся на территории Поднепровья и Поднестровья к концу эпохи Триполья племенных взаимоотношений намечаются очертания перехода к предскифским этническим образованиям; этим самым окончательно разбиваются фашистские концепции, объясняющие исчезновение трипольской культуры… в результате «военной оккупации» Днепровско-Днестровского района индогерманскими племенами, подавившими местную культуру и утвердившими на ее место свою собственную.
Помимо блестящей аналитики, наличие в книге необходимых идеологических реверансов и позволило автору получить награду. Имело значение и то, что Пассек была известна в широких научных кругах и пользовалась поддержкой влиятельного академика И. И. Мещанинова, ученика и популяризатора тогда еще не «свергнутого» Н. Я. Марра. Впрочем, после разгрома марризма на Пассек и ее книгу тоже посыпались критические замечания, а зачастую и обвинения.
В 1948 году вторую премию присудили и историку М. П. Вяткину за его монографию «Батыр Срым» (М.; Л., 1947). В ней описывалась история крупнейшего освободительного движения казахов в XVIII веке, которое возглавил Срым Датов. По мнению автора, борьба кочевников была направлена не только против русской администрации, но и против казахской знати. Вяткин считал восстание Срыма антиколониальной борьбой против Российской империи. В 1950 году, когда был «разоблачен» Шамиль, а антирусские восстания признаны реакционными, такое мнение сочли ошибочным, и автору вменили в вину идеализацию Срыма.
На первый взгляд, совершенно нелогичным выглядело запоздалое, в 1950 году, присуждение премии вышедшей на русском языке в Риге еще в 1946‐м книге Я. Я. Зутиса «Остзейский вопрос в XVIII веке». Напомним, что награды вручали, как правило, за работы, законченные или опубликованные в предыдущем году. Столь запоздалое признание объясняется следующим. Первоначально на премию выдвигались сразу две книги автора: уже упомянутый «Остзейский вопрос» и «Очерки по историографии Латвии. Ч. 1. Прибалтийско-немецкая историография», вышедшие в 1949 году, то есть совсем недавно. Однако при принятии итогового решения монографию по историографии почему-то решили убрать. Очевидно, идеологические соображения при присуждении премии имели определяющее значение, и отмеченная выше формальная нелогичность присуждения премии за работу, написанную задолго до этого, вполне объяснима.
Немного биографии автора. Ян Яковлевич Зутис (1893–1962), латыш по происхождению, сделал карьеру в Советской России. Сразу после войны он был назначен в Латвийский университет; очевидно, что его миссия заключалась в советизации местной исторической науки. Уже в начале своей монографии Я. Я. Зутис сразу обозначил непримиримость своей позиции по отношению к буржуазным историкам Латвии. Он упрекал их в том, что «буржуазно-националистическая историография в поисках национальной самобытности сознательно игнорировала вековые связи народов Прибалтики с русским народом…». Автор обвинял предшественников в потакании германофильской трактовке местной истории и разыгрывании антирусской карты:
Мужественная и самоотверженная борьба [против немецких феодалов] младолатышей и младоэстов в прошлом столетии была объявлена политической ошибкой главным образом потому, что в борьбе с пережитками крепостничества и другими привилегиями немецких баронов они ориентировались на русскую общественность и на русский народ…
Этой историографии автор противопоставил подход, с помощью которого история Прибалтики рассматривалась в контексте истории народов СССР.
В вопросе о так называемых остзейских привилегиях (то есть особых правах местного, немецкого по происхождению, рыцарства и местной автономии) Зутис видел самое большое зло прибалтийской истории. Только после перехода края под власть России начались улучшения в жизни местного крестьянства:
Сравнения показывают, что латышские и эстонские крепостные крестьяне только выиграли, оказавшись под властью сильного правительства… В результате перехода Прибалтики под власть России создались условия, благоприятные для сохранения длительного мира для латышских и эстонских народов, территория которых в продолжение многих веков являлась ареной кровопролитных войн между соседними державами.
Автор акцентировал внимание на прогрессивной русской политике в Прибалтике. Он доказывал, что в XVIII веке были заложены основы экономической интеграции региона с остальными частями Российской империи. В этой связи автономию Прибалтийских губерний и привилегии местного дворянства он называл анахронизмом и приветствовал их отмену.
Антинемецкий пафос книги очевиден. Красной нитью проходит мысль об исторической связи Прибалтики, ее передовых общественных деятелей с Россией. Подчеркивается экономическая интегрированность региона в общий рынок Российской империи, что служит недвусмысленным намеком на будущее органичное вхождение прибалтийских республик в экономическую систему СССР. Таким образом, книга выполняла функцию «советизации» прибалтийской исторической науки. Не случайно в 1953 году ее автор был избран членом-корреспондентом АН СССР.
Тема революционных связей Латвии и России была акцентирована монографией Я. П. Крастыня, получившего в 1953 году третью премию за труд на латышском языке «Революция в 1905 году в Латвии» (Рига, 1950). Крастынь был активным большевиком, выпускником Института красной профессуры. В его труде излагалась история Первой русской революции в Латвии. Автор уделил значительное внимание рассмотрению борьбы местных большевиков с различными уклонами в Латвийской социал-демократической рабочей партии. Основной концепцией работы стала идея о том, что революционные события в Латвии – это часть общероссийских событий, а местные революционеры являлись участниками антицаристского большевистского фронта. Отметим, что книга продолжила линию на историко-культурное «присоединение» Прибалтики, заложенную монографией Зутиса. В ней обосновывалась неразрывная связь латышского и русского революционного движения. В 1951 году Крастынь был избран действительным членом Академии наук Латвийской ССР. В 1952 году монография вышла на русском языке.
В 1951 году вторую премию присудили Л. П. Потапову, заместителю директора ИЭМН имени Н. Н. Миклухо-Маклая, за научный труд «Очерки по истории алтайцев» (Новосибирск, 1948). Это историко-этнографическое исследование должно было свидетельствовать об успешности советской (сталинской) национальной политики: «Ленинско-сталинская национальная политика вывела алтайцев из состояния нищеты, невежества и бесправия на путь социалистического переустройства жизни». Историческое развитие алтайского народа было представлено Потаповым в рамках формационной теории.
Автор указывал, что
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
