марксистко-ленинскую клизму правильного поведения в неслужебное время. Больше всего неистовствовал какой-то замшелый дед-ветеран, который ушёл на пенсию лет двадцать назад, но был председателем совета ветеранов института и участвовал во всех показательных порках. Таков был порядок, и я смиренно вынес положенную процедуру.
В конце квартала меня привели на ковёр к главному конструктору. Руководитель наш, выслушав мою историю, сказал:
– Понимаю, у друга сын родился, да ещё при таких обстоятельствах, не откажешься, но почему вы просто в ресторан не пошли?
– Да нам это как-то не по карману.
– Что вам, в ресторан накладно по случаю праздника сходить?
– У меня зарплата сто сорок и жена не работает, сидит дома с маленьким ребёнком.
Полемика наша вызвала оживление среди сидящих членов комиссии, состоящей из профоргов и парторгов отделов, входящих в службу главного конструктора, кто-то его спросил:
– А Вы сами-то в ресторан частенько ходили в студенческие годы?
– Да какие рестораны, в общаге наварим картошки, селёдки купим, если деньги есть, а нет – так под солёные огурчики.
Тут про меня забыли, и все с воодушевлением стали вспоминать, как они проводили время в молодые годы. Первым спохватился, как и положено, главный конструктор и, чтобы закончить процедуру выволочки на правильной ноте, сказал:
– Ну, ладно, вот ты мне скажи. Скоро майские праздники, как ты собираешься их провести?
Было понятно, что все ждут от меня горячих заверений, что теперь-то я ни в жисть, никогда, ни грамма. Все поймут, что я вру, но всех это устроит. Скажешь, чего все ждут, и иди себе, вроде бы отмылся. В душе будет гадостное чувство, но ничего, один раз не пи…орас. И я понимал, что надо сказать, но не смог себя побороть и ответил:
– Ну, вот представьте, сдадим сессию, ребята соберутся, пойдут отмечать. Может быть, почти вся группа, и что же я? Пойду, конечно.
Главный конструктор посмотрел на меня с некоторой оторопью и сказал:
– Ну, вы хоть постарайтесь не попадаться.
– Обещаю – больше никогда.
– Ладно, иди работай.
История была закрыта, вернувшись в отдел, я стоял у кульмана, что-то чертил, когда ко мне подошёл наш профорг, бывший на комиссии. Улыбаясь, он шепнул:
– Слушай! Тебе через пару месяцев надо выпить где-нибудь и снова в ментуху загреметь.
– Зачем?
– Главный сказал: «Интересный парень. Толковый, не врёт. Не боится сказать, что думает, с такими работать приятно. Надо присмотреться к нему». Так выпьешь – снова к нему на разбор попадёшь, глядишь, и присмотрится, двинет тебя куда-нибудь.
***
Летом мама уехала на родину к своей крёстной и вернулась счастливая, с ведром топлёного сливочного масла и с бабой Настей, которую по инерции тоже все звали крёстной. Она рассказала, что приёмная дочь крёстной и её мужа дяди Паши уговорила их продать дом и переехать в Москву, где родители будут жить с ней, но пока она взяла к себе отца, а крёстная временно поживёт у нас. Баба Настя стала жить с нами, привыкала к городской жизни, адаптация её проходила непросто, иногда возникали проблемы.
Первая возникла примерно через неделю, придя домой после работы, я обнаружил, что наша входная дверь расколота примерно посередине сверху донизу. Левая половина была надёжно закрыта на замок, но, толкнув правую половину, я беспрепятственно проник домой, прошёл на кухню, где хлопотала баба Настя.
По приезду мы показали ей, как пользоваться водой, это не вызывало у неё никаких проблем до тех пор, пока однажды днём не отключили воду. В будний день мы на работе, баба Настя открыла кран, смотрит, а воды нет, ну и стала крутить-выкручивать кран до конца, пока не докрутила до упора. Смотрит – вода так и не появилась, решила дождаться нас. Часа через два дали воду, а напор воды у нас был таков, что раковина не справлялась, и вода, заполнив раковину, полилась на пол. Крёстная стала закрывать кран, но она, по всей видимости, забыла, что выкручивала его минуты три, поэтому, покрутив его и увидев, что вода льётся так же интенсивно, она стала крутить его в другую сторону, раскручивая, затем снова закручивая, и в итоге, поняв тщетность своих усилий, выбежала на балкон и стала кричать:
– Караул, караул.
По счастью, во дворе, как всегда в летнюю пору, мужики резались в домино, увидев, что в пятом подъезде на шестом этаже кто-то хочет укокошить бабку, примчались к нашей квартирке, стучат, звонят, а маменька так, на всякий случай, бабулю заперла и ключ ей не оставила, ну и за дверью только бабка, уже полузадавленная, еле хрипит:
– Караул, караул!
Понятное дело, надо бабку спасать, стали выбивать дверь. Двери у нас были будь здоров, массивные, но с какого-то раза смогли – раскололи её к чёртовой матери. Вбегают.
– Что случилось, где эти гады?
Бабка еле хрипит – голос-то сел, на ванную показывает. Ну, они в ванную, кран закрыли и снова:
– Так что произошло, бабуля?
– Ой, внучки, спасибо. Кран не могу закрыть.
– Аааа, да не за что, обращайся, если кто обидит, – и пошли доигрывать.
Позвонил матери, рассказал ей, она договорилась на заводе, вечером дверь сняли и отвезли в столярный цех на ремонт. Дверной проём завесили байковым одеялом и так прожили три дня, пока дверь ремонтировали и она просыхала после склейки. По ночам я на всякий случай спал в коридоре перед дверью.
Баба Настя переживала, да ведь дело житейское, что поделаешь, мы с матерью пытались успокоить её, поддержать, её, по сути, против её воли выдернули из привычного быта, уклада, попросту развели, а человек немолодой, нужно время, чтобы обвыкнуться.
Потихоньку крёстная привыкла, как все женщины, любила посплетничать – рассказывала мне по секрету нюансы истории моего появления на свет, про то, как мама попала на фронт, про моего отца.
Бабка она была норовистая, и у нас иногда возникало недопонимание от того, что мы просто не представляли, что для неё хорошо. Бабусе было под восемьдесят, мы сглупа решили, что ей нужно диетическое питание, и Милка варила специально для неё бульоны, готовила какие-то обезжиренные блюда, но однажды крёстная во время обеда схватила тарелку с бульоном, вылила его в помойное ведро и закатила лёгкий скандальчик, заявив:
– Ишь какие, на моём маслице жарите, парите, а меня водой кормите.
Милка вздохнула свободнее – у неё пропала нужда напрягаться с бабкой в части персональной готовки, разобрались, престали готовить ей отдельно.
Через пару дней, вернувшись вечером с работы, выходя из лифта, обнаружил какого-то старика, сидящего на ведре для пищевых отходов. В те годы была
