выругался он и завёл автомобиль.
– Сколько ей лет? – спросил я.
– Девятнадцать, – ответил Рикки, выезжая за ворота фабрики.
– А тебе? – поинтересовался я.
– Двадцать три, – сказал Рикки.
– Понятно, – ответил я.
– Ничего тебе не понятно. Ты и не любил никогда. Как и все вы, – ответил Рикки в сердцах.
Я посмотрел на него. Как он вообще попал на фабрику? Как стал частью команды? Очевидно, Рикки был самым слабым звеном. Избалованным, инфантильным юношей, что страдал от всеобщего непонимания и требовал особого внимания. Тепличный, самолюбивый страдалец, каким всегда везет.
– Любовь – это боль. Слышал что-нибудь об этом? – спросил я.
– У вас всё через боль. Просто вы любить не умеете. Я нашёл человека, с которым счастлив. И всё. Плевать. Какое мне дело до этих наркобаронов? – спрашивал Рикки.
– Любишь и всё? Да?
– Да.
– А как же команда? Братство? О них ты не подумал? – интересовался я.
– Ты их не знаешь. Ты друг Ленни. Ленни тоже их не знает. Вы все ищете проблемы там, где их нет. Никто не хочет жить свободно, без претензий, – рассуждал Рикки.
– Ты должен отвечать за свои действия, так же, как и за свои слова, – качал я головой.
– Ай да идите вы! Вам бы всё морали читать. Хоть бы кто, что новое сказал. Ты как Дориан. Тот тоже всё на своих принципах живёт. Вас, когда жизнь прижимает, вы все зубы скалите, решить ничего не можете. Всё об ответственности говорите. В жизни нет правил! Есть личное счастье. И этим нужно жить. Ваш коммунизм себя не оправдал. Рая на земле не построить, всем насрать.
– Погоди, – не понимал я. – Но что для тебя любовь?
– Любовь – это мой выбор. Мои чувства. Мой смысл. Я люблю Амалию. Мне плевать на все преграды. На фабрику плевать, на тебя, на его папашу, понимаешь? Вы мне ничего не докажите. Я вас не боюсь. Нет у меня принципов, кроме одного, умирать ради собственного счастья. Ради любви к человеку. Я должен видеть её каждое утро. Вот и всё. А остальное идёт в задницу.
– Но ведь у вас семья? Об этом мне сказала Диана, Ленни. Разве они тебя не любят? На чём тогда держится семья?
– Я не верю им. Никого они не любят, кроме самих себя. Я хотя бы смог полюбить кого-то ещё. И при этом они называют меня эгоистом. А когда приезжает бухгалтер Роудс, бегут наперегонки за баблом. Это их любовь? К деньгам? Пошли они все! – ругался Рикки.
Я понял, что вывел его на эмоции и он был готов откровенничать. Говорил Рикки быстро и много, совсем не думая.
– Как ты вообще попал в синдикат? – поинтересовался я.
– Мой папаша умер здесь. Убили его. Ким меня забрал и пристроил. Сказал, что если буду слушаться, то заживу красиво. Мне тогда лет семнадцать было. И что в итоге? Все только воспитывали и жизни учили. А зачем меня учить жизни, если они сами ещё не научились? Ким делает вид, что всё обо всем знает. Ничего он не знает! Здесь каждый за спиной фиги крутит.
– Ты о чём?
– Я о людях! Ты говоришь братство! Верность! Всё это слова! Ленни семью завел и двух любовниц, братство? Он берет шлюх каждую неделю и ездит вместе с Бобом развлекаться в казино. А у самого двое маленьких детей живут в элитном квартале. Через пару лет он бросит всё и растворится в роскоши. Боб и Диана трахались в операционной, когда Фила чуть не пристрелили мексиканцы на рынке. Этот псих Дориан вешал трупы и резал их ножом – тренировался. Он маньяк! Зачем мне это всё, Брайан? Почему я не могу просто любить того, кого хочу?
– Можешь, конечно. Только всегда нужно думать о последствиях. Я об этом. Как ты будешь любить свою Амалию, если тебя пристрелит её отец?
– Любовь вечна, жизнь конечна. Где-то должен быть нормальный мир. Этот больше похож на чистилище. Я всё равно буду стоять на своём. Это единственное, что я могу, – ответил Рикки.
– Тогда зачем тебе синдикат? – задал я провокационный вопрос. – Увози свою Амалию и живите счастливо.
Рикки странно на меня посмотрел.
– Как? – спросил он. – Это невозможно.
– Ты только что распинался здесь о свободе, выборе, любви, а теперь невозможно? Ты что на Библии своему синдикату клялся? Что держит-то?
Рикки задумался. Мы остановились на дороге, рядом с большим особняком.
– Наверное, я не смогу так. Просто бросить всех и уехать, – промямлил Рикки.
– Почему? – допытывался я.
– Потому что это будет предательством, – сказал Рикки.
– Значит тебе не всё равно. Значит не плевать. Значит всё, что ты готов делать ради своей девушки – это трепать языком впустую, – ответил я.
– Ты меня не знаешь, – сказал Рикки. – Ты вообще непонятно откуда взялся. Мы приехали. Дом Родригеса здесь. Что ты собрался делать?
– Сопли за тобой вытирать. Звони Амалии. Мне нужно с ней поговорить.
Рикки мялся. Ему не нравилось, что я давил на него. Но делать он тоже ничего не собирался. Он взял телефон и написал ей смс.
– Сейчас выйдет, – сказал он. – Только общайся с ней вежливо и мягко, понял?!
– Понял, понял, – ответил я слегка улыбаясь.
– Она очень хрупкая и ранимая девушка. Её отец тиран. Когда-нибудь я всё равно увезу её отсюда, – проговорил Рикки.
Я кивнул, отстраненно посматривая в окно. Мне хотелось зевать. Через несколько минут на дороге появилась Амалия.
Светленькая, худенькая девушка. На ней было коротенькое бежевое платьице, которое она смущенно придерживала рукой за край. Она шла быстрой и легкой походкой, широко улыбаясь. На её зубах были брекеты. Она подбежала к машине и поздоровалась. Рикки прижал возлюбленную и страстно её поцеловал. Амалия хихикала и накручивала на палец свои распущенные волосы.
Они жили в сказке. Которую сами себе придумали. И выходить из неё не собирались.
– Посмотри на неё! – восхищенно произнес Рикки. – Разве она не прекрасна?
– Давай я сяду за руль, – сказал я и обошёл его авто.
Они сели на задний диван и принялись трепетно ворковать. Амалия щекотала шею Рикки своим острым носиком и улыбалась. Рикки сиял. Я ждал титров в конце мыльной оперы.
– Как его зовут? – спросила Амалия у Рикки.
– Брайан, – тихо ответил Рикки.
– Он твой друг? – поинтересовалась она.
– Так, компаньон, – уклончиво ответил Рикки.
– А куда мы едем? – не унималась Амалия.
– Он хочет нас спрятать, – ответил Рикки.
– Зачем? – напряглась Амалия.
– Вот у него и спроси, – сказал Рикки.
– Эй, Брайан? Куда ты нас везешь? – спросила она.
– Скоро узнаете, – ответил я.
– Мне он не нравится, – прошептала
