опыты с игральными костями. Субъекту предлагалось бросать кости (посредством механического устройства) и одновременно желать, чтобы конкретное число – скажем, 3 – выпадало как можно чаще. Результаты этого так называемого психокинетического эксперимента были признаны положительными, причем они становились тем лучше, чем больше костей бросали единовременно [118]. Если пространство и время можно считать психически относительными, то и движущееся тело должно подвергаться действию соответствующей относительности (или обладать этим свойством).
Общим для всех описанных выше экспериментов является тот факт, что количество угадываний обнаруживало тенденцию к уменьшению после первой серии экспериментов, а позднее результаты и вовсе становились отрицательными. Но если по какой-либо причине, внешней или внутренней, заинтересованность субъекта вновь возрастала, то результаты улучшались. Отсутствие интереса и скука суть негативные факторы; азарт, надежда на успех и вера в возможность экстрасенсорного восприятия сулили хорошие результаты и как будто на самом деле являлись теми условиями, от которых зависел исход эксперимента как такового. В этой связи любопытно напомнить о хорошо известной Эйлин Дж. Гаррет, английском медиуме [119], которая провалила эксперименты Райна, потому что, по ее собственным словам, она не смогла добиться никакого отклика от «бездушных» карт.
Пожалуй, этого краткого изложения достаточно для того, чтобы читатель получил хотя бы общее представление об экспериментах Райна. В упомянутой ранее книге Дж. Н. М. Тайрелла [120], ныне покойного президента Общества психических исследований, приводится превосходный отчет и подытоживаются все результаты исследований в этой области. Автор этой книги и сам внес немалый вклад в изучение экстрасенсорного восприятия. А с физической точки зрения положительную оценку опытам по изучению ЭСВ дал Роберт А. Макконнел [121] в статье «ЭСВ – факт или фантазия?» [122].
Как и следовало ожидать, предпринимались разнообразные попытки объяснить эти результаты, которые граничили с чудом, с полной невообразимостью. Но все эти попытки разбивались о факты, а факты упрямо отказывались изыматься из действительности. Эксперименты Райна открыли нам то обстоятельство, что существуют события, связанные друг с другом эмпирически, в нашем случае значимо, без малейшей возможности доказать каузальность этой связи, поскольку при «передаче» не наблюдалось проявления никаких известных свойств энергии. Следовательно, имеются весомые основания усомниться в том, что мы вообще имеем дело с «передачей» чего-либо [123]. Эксперимент со временем принципиально исключает что-либо подобное, поскольку нелепо было бы предполагать, что ситуация, которая еще не существует и которая возникнет в будущем, способна «передавать» себя энергетически субъекту в настоящем времени [124]. Куда разумнее допустить, что научное объяснение должно начинаться с критики наших понятий пространства и времени, с одной стороны, и нашего понятия бессознательного – с другой стороны. Как я уже отмечал, сегодня невозможно объяснять ЭСВ или «значимые совпадения» с точки зрения энергии. Это побуждает отвергать и каузальное объяснение, ведь следствие нельзя понимать иначе, кроме как проявление энергии. Значит, рассуждать нужно не о причинах и следствиях, но о совместном пребывании во времени, о чем-то наподобие одновременности (gleichzeitigkeit). Я подобрал термин «синхронистичность» для обозначения того гипотетического фактора, который равнозначен каузальности как объяснительный принцип. В своей статье «Теоретические размышления о сущности психического» я рассматриваю синхронистичность как психически обусловленную относительность пространства и времени. Эксперименты Райна показывают, что применительно к психическому пространство и время, так сказать, «упруги», что их возможно свести до почти незаметной точки, как если бы они зависели от психического состояния и существовали не сами по себе, а лишь как «допущения» сознательного разума. В исходном взгляде человека на мир – если судить по первобытным народам – пространство и время наделялись крайней условностью. Они превратились в «твердые» понятия лишь в ходе психического развития человека, преимущественно благодаря внедрению единиц измерения. Как таковые пространство и время не содержат ничего. Это гипостазированные понятия, порожденные аналитической активностью сознательного разума, и они образуют незаменимую систему координат для описания поведения движущихся тел. То есть они по своему происхождению относятся к психическому, что, возможно, и побудило Канта причислить их к априорным категориям. Но если пространство и время суть не более чем признаки движущихся тел, возникшие по интеллектуальной потребности наблюдателя, то их релятивизация посредством психических состояний больше не должна вызывать удивления, ибо она вполне укладывается в границы возможного. Такая возможность появляется, когда психическое наблюдает не внешние тела, а самое себя. Именно это подтверждают эксперименты Райна: ответы субъекта проистекают не из отслеживания материальных карт, а из чистого воображения; это «случайные» идеи, которые обнажат структуру, их порождающую, то бишь бессознательное. Укажу только, не вдаваясь в подробности, что ключевые факторы бессознательного психического, иначе архетипы, формируют наше коллективное бессознательное. Последнее есть то психическое, которое одинаково для всех индивидуумов. Его нельзя воспринять непосредственно или представить, в отличие от воспринимаемых психических феноменов, и вследствие «непредставимости» его природы я рассуждаю о психоидной структуре.
Архетипы суть формальные факторы, отвечающие за организацию психических процессов в бессознательном, своего рода «образцы поведения». При этом они обладают «специфическим зарядом» и оказывают нуминозное воздействие, которое выражается в аффектах. Сами аффекты создают частичное abaissement du niveau mental [125], ведь, увеличивая «яркость» какого-либо конкретного элемента психики до аномального уровня, они отнимают столько энергии у других потенциальных элементов сознания, что другие элементы «затемняются» и в конце концов скрываются в бессознательном. Из-за ограничений, которые аффекты налагают на сознание сроком своего действия, происходит соответствующее ослабление ориентации, которое, в свою очередь, обеспечивает бессознательному благоприятные условия для проникновения в опустевшее пространство. Так, мы регулярно обнаруживаем, что неожиданные и в целом нежелательные элементы бессознательного прорываются вовне и выражают себя в аффектах. Такие элементы зачастую обладают низшей, примитивной природой, тем самым выдавая свое архетипическое происхождение. Как я покажу далее, отдельные проявления одновременности (синхронистичности) связаны с архетипами. Именно по этой причине я упоминаю здесь об архетипах.
Экстраординарная способность животных ориентироваться в пространстве также указывает на психическую относительность пространства и времени. Стоит упомянуть и о поразительном умении адаптироваться ко времени червей палоло, чьи хвостовые сегменты с половыми продуктами (молока и икра) всегда появляются на поверхности моря в октябре и ноябре, за день до последней четверти луны [126]. В качестве объяснения приводят ускорение вращения Земли, вызываемое в эту пору гравитацией Луны. Но с астрономической точки зрения это объяснение вряд ли можно считать верным [127]. Несомненная связь между женским менструальным циклом и движением Луны по небосводу носит сугубо числовой характер; эти циклы на самом деле не совпадают друг с другом, и нет доказательств того, что они когда-либо совпадали.
Проблема синхронистичности занимала меня долгое время, пожалуй, с середины двадцатых годов [128], когда я изучал проявления коллективного бессознательного и постоянно наталкивался на
