class="p1">— Тут наше место, — заявила высокая девица в очках, державшая на поводке бульдога. — Чего ты здесь вынюхиваешь?
— Я иду к метро, — беспомощно оглядываясь по сторонам и уже поняв, что влип в дурную историю, промямлил Аркадий.
— Он был невежлив с нами, — сказала одна из девчонок.
— Таких учить надо, — сурово изрекла очкастая под одобрительный шум остальных. — Распустились! Будешь просить прощения, понял? — обратилась она к Аркадию.
Тот кивнул — шут с ними, язык не отвалится, можно и попросить, пока собаками не начали травить, с них станется. Место глухое, ждать помощи от прохожих нечего, а юнцы хмелеют от собственной безнаказанности и вседозволенности.
— Извините, — сказал Лыков. — Я осознал. Могу идти?
— Не так, — усмехнулась очкастая. — Вставай на колени!
— Еще чего? — набычился Лыков.
— Считаю до трех, — прошипела девчонка, а собачьи морды с оскаленными клыками придвинулись ближе.
— Раз… Два…
«Собаки без намордников, точно порвут… — Аркадий почувствовал себя жалким и слабым. — Рискнуть?»
— А-а-а! — дико заорал Лыков, размахивая кейсом, и, зажмурив глаза, рванул напролом через кольцо обступивших его парней и девчонок.
Не ожидавшие такого, они невольно расступились, и Аркадий побежал, не разбирая дороги. Через несколько минут он вылетел на оживленную улицу и перешел на шаг, тяжело отдуваясь и вытирая выступивший на лбу пот. «Сволочи», — дрожащей рукой засовывая в карман волглый от пота платок, заключил Лыков. — Имеют старт, какой не снился другим, а от жиру бесятся. Чего им не хватает? Жрут от пуза, в любой вуз дорога открыта, а после еще на работу за кордон определят. Не надо годами горбатиться на службе за квартиру, машину, дачу, диплом, не надо унижаться, выпрашивать. Им собачек покупают породистых, любовь к животным прививают, а они?
Дома он набрал номер телефона Кислова:
— Олег? Привет! Аркадий. Помнишь, ты мне как-то говорил про секцию каратэ? Ну, не важно что… Нет, морду не набили, а вот я хочу кое с кем посчитаться.
* * *
Утром следующего дня Лыков проснулся с головной болью. Сохло во рту, противно скребло в носу — видно, начинался насморк. За окном зарядил мелкий моросящий дождичек. На работу жутко неохота, а воспоминания о вчерашнем унижении и собственном страхе портили настроение.
Подтянув поближе телефон, Аркадий упорно набирал номер районной поликлиники: просто так не пойти на работу нельзя — Котофеич и одного дня дома посидеть не даст. Придется вызвать врача и получить больничный. Правда, у них там тоже социалистическое соревнование за снижение нормы больничных человекодней — придумают же такой термин! — но не прогуливать же?
Дозвонившись, он вызвал врача, нехотя встал и спустился вниз за газетами. Из свернутых газетных листов выпал конверт. Аркадий прочел обратный адрес — от сестры.
Вернувшись в квартиру, он завалился на диван, и, прикурив сигарету, начал читать послание. В общем, ничего нового: как жила провинция, так и живет — в магазинах нет ни зеленого лука, ни свежей капусты, мясо круглый год по талонам. За последние несколько лет ни разу не было на прилавках колбасы. И на детей ничего не купить — нет шуб, пальто, платьев, а у сестры двое. Пишет, что на новый год детям дали на елке подарки, положили в кулечки и по два мандарина, а дочка спрашивает, как их есть, и начала кусать прямо с кожурой, будто яблоко. Зефира уже лет десять не видели, а бананов и персиков никогда не пробовали. Ждут обещанного улучшения жизни, а когда-то оно будет?
Аркадий поиграл желваками на скулах — чем он может помочь, когда сам гол, как сокол?
Газеты читать чего-то расхотелось — опять о недостатках и призывы к активности, а как ее проявишь, например, у себя в НИИ, если все в руках Афанасия Борисовича, а над тобой Котофеич сидит. Впрочем, в любом НИИ не лучше — сплошные «жоры», «лоры» и «доры», что остряки расшифровывают, как «жены ответственных работников», «любовницы ответственных работников» и «дети ответственных работников», а случайно уцелевшие научные кадры тянут за всех…
Провалявшись с полчасика, он встал, сварил суп из пакета и опять завалился на диван, не зная, чем заняться в ожидании врача, Благо, тот не заставил себя ждать.
Участковым врачом была неразговорчивая, замотанная пожилая женщина. Измерив температуру и быстренько перекрестив Аркадия стетоскопом, она выписала больничный на три дня, поставив сакраментальный диагноз ОРЗ.
Закрыв за ней дверь, Лыков вернулся на диван: делать совершенно нечего, остается только валяться и курить одну сигарету за другой. Были бы деньги он нашел бы себе достойное развлечение. А так… Вот если бы получить денег сразу и много! Мечта…
Может, бросить все к чертям, уволиться из института, податься в слесари или токари? Вон, везде таблички на досках объявлений: требуется, требуется, требуется! Вспомнился замполит в армии, проводивший нудные занятия. Один из солдат, желая разыграть его, спросил отчего безработные на Западе не поедут к нам, на наши стройки и предприятия? Ведь у нас профсоюз силен и блага социализма…
Капитан вытер платком побагровевшие залысины и ответил:
— Денег у них нет на дорогу! — чем вызвал дружный хохот.
М-да, но это так, мысли по поводу, а делать-то чего, болеть? Сидеть дома и ждать у моря погоды? А может, это самое верное? Ничего не предпринимать, ни о чем не задумываться и покориться судьбе? Когда-то она должна смилостивиться, повернуться лицом, одарить удачей…
Первое, что бросилось Аркадию в глаза, когда он переступил порог родного института, — обтянутая красным материалом тумбочка с цветами, среди которых почти потерялся большой портрет главного шефа в траурной рамке. Вокруг суетились деловитые женщины из профсоюзного комитета, в отдалении стояли Афанасий Борисович и секретарь парткома, беседуя вполголоса и сохраняя на лицах приличествующее обстоятельствам выражение. Приносили новые букеты, кто-то бегал с банками в туалет за водой.
Аркадий прошмыгнул мимо начальства, и, не дожидаясь лифта, взбежал по лестнице на свой этаж.
В кабинете все шло по обычному утреннему распорядку — Сагальский с кислой миной неторопливо раскладывал бумаги; Кучумов уже опустил в стакан кипятильник и разворачивал бутерброды; Ленька Суздальцев опаздывал, а Никифоров курил.
— Читал? — вместо приветствия обратился он к Лыкову. — В газете пишут, что у наших артистов, после гастролей за рубежом выдирают по девяносто процентов из гонораров. Жалуются, бедняги. Меня, вон, вообще за границу никто не посылает, а я и десяти процентам был бы до смерти рад. Это же валюта!
— Ты петь не умеешь, — откусывая от бутерброда, хмыкнул Кучумов. — Плясать тоже — на твое пузо глянуть, так ни одна «Березка» не возьмет. Кстати, Аркадий, ты чем болел?
— ОРЗ, — буркнул
