видела только одна Десятая, стали попадаться камни и валуны. По ним полз приземистый кедровый стланик, полузадушенный ветками растущего рядом орешника. Поймав себя на мысли, что с легкостью узнает виды деревьев и кустарников, Кай задумался. Ему не приходилось видеть орешник, но глядя на гладкий ствол и могучие ветки, он безошибочно распознавал, что это — то самое дерево. Загадку дорожденных снов предстояло разгадывать еще долго.
Местами на каменных глыбах пестрели разводья лишайника, которые напоминали о пещерах, вызывая легкую грусть. По крайней мере, там, под землей, Кай был кем-то — шахтером, членом семьи, гомункулом. Здесь, под солнцем, он был чистым листом, и ему, безграмотному, нужно было как-то его заполнить.
Потом появились бабочки, и Кай понял, что может смотреть на них бесконечно. Легкокрылые создания порхали над лишайниками, собирая с них невидимое нечто, и пускаясь друг с другом в причудливые пляски-хороводы. Бабочки развеселили всех — даже сурового Тупэ, который поднял палку и принялся шлепать ей по глыбам, распугивая крылатых тварей.
Валентин шел последним, и хотя его осторожное поведение и неприкрытый эгоизм по-прежнему злили Кая, после рассказа Тупэ ему стало трудно относиться к грандиру исключительно с неприязнью. Грандир спас ему жизнь, вытащил из реки и искал для него целебные травы. Возможно, им руководило ответное чувство благодарности, ведь это Кай помог ему бежать от охотников. Однако глядя на то, как грандир хмурился и брезгливо поджимал губы, когда Десятая останавливалась передохнуть, Кай не мог сказать с уверенностью, что Валентин умел быть благодарным.
— Надо перевалить эту сопку и дальше будет легче, — пропыхтела Десятая, цепляясь за сухую траву. Склон стал значительно круче. Какое-то время Кай наблюдал, как она карабкалась, пытаясь не соскользнуть вниз с кручи, а потом молча подхватил ее на руки, посадив себе на спину.
— Только через сопку, — буркнул он, пресекая ее слабые протесты. — Ты совсем легкая, я тебя почти не чувствую.
Это не было правдой. Десятая весила килограмм двадцать пять, и с каждым шагом они ощущались все сильнее, грозя разбудить его спящую мозоль.
Скоро орешник сменился сосновым бором. С каждым часом лес становился все более хмурым и диким, приходилось часто петлять, обходя замшелые колодины и повалившиеся деревья. Однако по-прежнему Кай не видел вокруг ничего необычного. Только сейчас он начинал осознавать всю ценность дорожденных снов. Стоило ему задуматься о том или ином явлении, как на память приходили обрывки жизней других людей, которые щедро делились с ним своим жизненным опытом. Разумеется, видеть, как ходят по дикому лесу незнакомцы, и делать это самому — было не одно и то же. Втайне от себя Кай уже начинал мечтать о том, чтобы вытеснить воспоминания дорожденных снов собственным опытом.
— Видите, мох? — сказала Десятая, указывая на замшелый ствол гигантской сосны. — Обычно мох растет на северной стороне, но этот — на южной. По солнцу можно проверить. Вот это и есть неправильный лес.
Кай незаметно улыбнулся. Ему было все равно — неправильный-то был лес или какой другой. Главное, что они были на свободе, принадлежали самим себе и делали то, к чему вел их зов сердца. Правда, сердце Кая еще не научилось говорить с ним на одном языке, и он шел наугад, надеясь, что счастье, которое переполняло его сейчас, сохранится подольше.
Появились кусты ерника, которые местами образовывали сплошные непролазные заросли. В глубине души Кай жалел, что так поспешно разрезал куртку, отдав «на обувь» Десятой. После всех приключений в подземелье свитер распустился на нитки и был негоден даже на перчатки для «подравненной». Широкие рукава рубашки изодрались уже в первый час путешествия, превратившись в лохмотья, и его голые руки быстро покрылись царапинами и порезами. Оглянувшись, он убедился, что руки грандира, оставшегося в одном жилете, постигла та же судьба, однако Валентин шел молча и даже не кривился, когда колючий бурелом оставлял на его коже красные полосы. Позавидовав такой выдержке, перестал обращать внимание на царапины и Кай.
Когда солнце прошло зенит, деревья неожиданно расступились, и впереди раскинулось топкое моховое болото, которое Десятая назвала Знипельгашей.
— У него и другое название есть, — сказала она, будто кому-то это было интересно. — Некоторые лесники его «Бычьем Ключом» называют. Раньше в предгорьях Асырка хорошие долины были, и фермеры туда скот на выпас гоняли. Однажды пастухи утопили в трясине быка, с тех пор это место так и прозвали. Смотрите под ноги, на «окна» не наступите.
Идти по болотам Знипельгаши Каю не понравилось. Почва под ногами тряслась, то и дело, пропуская сквозь себя холодную ржавую воду. Невольно вспоминались каменные тоннели пещер, которые при всех недостатках имели большое преимущество — они были твердыми. На середине топей ноги утопали в грязи по колено, а низкорослый Тупэ однажды провалился по пояс. Впрочем, когда они выбрались на сухую луговину, у всех ноги до бедер были покрыты дурно пахнущей болотной жижей. Взглянув на грандира, который пучком травы пытался очистить свой некогда белый костюм, Кай не удержался от смеха. Валентин его веселья не понял, одарив хмурым презрительным взглядом.
За луговиной начинались заросли брусники, и Кай пожалел, что они попали в лес весной, а не осенью. Есть хотелось сильнее. Из дорожденных снов он знал, что брусника была кислой на вкус, но сейчас он был готов проглотить даже плесень, а крысы Тупэ вообще вспоминались как изысканное лакомство.
Во второй половине дня солнце исчезло, небо заволокло тучами, издали донеслись раскаты грома. Кустарник и бурелом кончился, тропа снова стала подниматься. С трудом вскарабкавшись на лысый холм, Кай уставился на низкие тучи, ползущие над лесом. Уже были видны зигзаги ветвящихся молний, рассекавших синие клубы туч. «И это тоже Калюста», — подумал он, но тут Десятая занервничала и стала всех торопить. Пришлось подчиниться голосу на спине, хотя Каю хотелось посмотреть на молнии ближе. Дорожденные сны предупреждали об опасности, но красота молний завораживала, предлагая задержаться еще немного.
Его грубо толкнули в плечо, а голос грандира хмуро произнес:
— Если ты хочешь сгореть заживо, мы тебе мешать не будем. Но прежде опусти на землю Десятую, а то, кто нас до Ущелья доведет, если и ее молнией заденет.
Кай медленно выдохнул, пытаясь погасить злость, но подбежавший Тупэ засуетился:
— И правда, надо бы в низину спуститься. Моего дядьку молнией зашибло, когда он с рынка возвращался. Весь сгорел! Так в шахту одни угли и привезли.
Дождь начался, едва они зашли в густой кедровник. Лохматые ветки долго не пропускали капель, но, когда дождь перешел в ливень, кедр, как назло, кончился,
