отец купил сыну «Порше 911 S» с прозрачным верхом. Парень ездил на нем целый месяц, получил три штрафа за превышение скорости, а однажды утром проснулся и обнаружил, что машина исчезла, а ее место занял «БМВ M 5». У Анны был десятилетний универсал «Мерседес» (подержанная «тачка для сиделок») – она настояла на том, что не хочет на шестнадцатилетие ничего шикарного. Анна понимала, что нет смысла в роскошном автомобиле, если он сверху донизу будет покрыт собачьей шерстью и перепачкан слюнями.
Девушка могла водить машину только в Коннектикуте, отец был слишком заботлив, чтобы позволить своей драгоценной дочери садиться за руль в плохую погоду или кататься в большом городе.
– Помни, ты наполовину кореянка, а это значит, что все будут считать тебя как минимум неумелым водителем.
Анна терпеть не могла, когда отец шутил о расовых стереотипах, но как примерная корейская дочь, она знала, что одернуть его невозможно.
Наконец она нашла адресованную ей коробочку в форме сердца, к которой была прикреплена маленькая карточка с посланием от Стивена (почерк брата мог свести с ума кого угодно): «Счастливого Дня В, сестренка. Я стольким тебе обязан! Люблю. Стивен».
Анна открыла коробку и обнаружила, что он прислал в подарок дюжину ее любимых шоколадных мышек «Бердик». Она сунула презент в сумочку и продолжила поиски. Она едва не сдалась, но вдруг заметила квадратную коробку с ее именем, написанным сверху маркером. У нее было время лишь на то, чтобы забрать ее: девушка как раз получила сообщение от Томаса, водителя, который ждал ее у входа, чтобы отвезти на выставку собак Вестминстерского клуба.
Торопливо шагая по пустому коридору, Анна гадала, что же находится в коробочке. У нее было такое чувство, что она знает, от кого посылка, и потайная мысль заставляла сердце биться чаще. Она почти надеялась, что увидит какой-нибудь совершенно обычный подарок от бойфренда, но понимала, что обманывает себя. Укол вины из-за того, как она взволновалась при мысли, что это может быть не от Александра, потряс Анну, но не настолько, чтобы стереть с лица широкую улыбку.
III
Кимми стояла у подъезда дома, где жила мать, и ждала, пока подъедет «Убер», а Даниэлла побежала наверх за своей почти пустой баночкой крема для век. Маршрут родительницы состоял из поездки к врачу и шопинга в магазине дизайнерских товаров «Сакс», находящемся через дорогу от офиса мистера Беккера. Девушка планировала съездить к доктору, отказаться сопровождать мать в «Сакс», вернуться домой, лечь в постель и продолжить смотреть «Мою так называемую жизнь» – старый школьный американский сериал девяностых годов, который она нашла, когда поглубже занырнула в «Нетфликс».
Кимми хотела пойти к Беккеру в спортивном костюме, но мать не разрешила. По ее словам, штаны с завязками были началом конца для любой девочки-подростка. С тех пор как она вернулась домой, родительница постоянно напоминала дочери, что она не может больше есть так, будто занимается в спортзале каждый день по часу. Не говоря ни слова, Кимми прошествовала в свою комнату и напялила черные леггинсы и безразмерный кашемировый свитер с черным же черепом, что соответствовало ее текущему настроению. Реакция матери на ее новый наряд была не из приятных.
– Это не Лос-Анджелес, а Нью-Йорк. Леггинсы «СоулСайкл» не считаются подходящим нарядом. Иди и переоденься во что-нибудь менее мрачное.
Кимми опять поплелась обратно, ненавидя свою жизнь чуть сильнее, чем пять минут назад. Она сменила легинсы на черные джинсы, но не сняла свитер с черепом.
– Серьезно? – пробормотала Кимми себе под нос, увидев уже четвертое напоминание о Дне святого Валентина с тех пор, как она вышла на улицу.
Здесь уже стоял фургон для доставки цветов, а еще топтался посыльный велосипедист с коробкой длинных роз под мышкой. Швейцар расписывался за корзину розовых тюльпанов, а мимо проехала машина с огромным красным плюшевым медвежонком на пассажирском сидении. Глядя на дурацкого зверя, Кимми не знала, чего ей хочется: плюнуть в окно автомобиля или сесть на обочину и расплакаться. Так сильно она плакала только дважды, и это неплохо помогало.
Как все может измениться за две недели! Как бы Кимми ни презирала смехотворный праздник, она провела предыдущую часть месяца, лелея фантазии о Дне святого Валентина. Больше всего ей нравилось представлять, как Вронский появится в школе в конце дня, что, конечно же, было бы восхитительно: ведь ее одноклассники увидели бы это. Она воображала сцену, похожую на финал «Шестнадцати свечей»[37] – любимого кино мамы из ее собственного подросткового прошлого. Кимми обычно фыркала при упоминании названия фильма, поскольку «шестнадцать свечей» сняли за сто лет до ее рождения. Она любила повторять это, что бесило родительницу. Но она посмотрела кино, когда несколько лет назад вернулась в Нью-Йорк из тренировочного лагеря на каникулы, примерно через год после того, как отец женился на мачехе. После нечестивой свадьбы у матери Кимми были трудные шесть месяцев.
Кимми приехала домой и обнаружила, что мать лежит в постели, снова и снова прокручивая последние минуты «Шестнадцати свечей». Но то был не обычный просмотр, а нечто совершенно иное.
Она понаблюдала, как мама пересматривает сцену семь раз подряд, а потом позвонила Лолли. Но та не отвечала на звонки, поэтому Кимми связалась со школьным офисом и попросила найти сестру (которая, возможно, была на репетиции спектакля), потому что в семье – чрезвычайная ситуация.
К тому моменту, как Лолли добралась до телефона в офисе, она истерически рыдала, предположив, будто кто-то умер. Кимми велела девушке перестать выть и просто выслушать ее. Лолли накричала на младшую сестру за то, что та напугала ее, а потом объяснила, как распознать «амбиеновый»[38] ступор. Теория Лолли заключалась в том, что мать не может заснуть даже после приема препаратов, к примеру, она принимает очередную таблетку, но потом забывает о повторном приеме лекарства. Зато она выпивает привычный «Неспрессо», чтобы снять кофеином головную боль, и тащится в постель. Это провоцирует странное, химически созданное бессознательное состояние, когда мать фактически спит с открытыми глазами.
– Дай я угадаю, – сказала Лолли. – Она смотрит кино?
– Да! – ответила Кимми.
– А что конкретно?
– Старый фильм, вроде бы он называется «Шестнадцать свечей», – предположила Кимми. – Но она просто смотрит в экран последние пять минут, когда фильм заканчивается, она поднимает руку, словно невеста Франкенштейна и перематывает туда, где рыжая выходит из церкви в уродливом платье. Она сделала это уже раз семь подряд. Вот что пугает меня.
– Плавали, знаем. Слушай, я тоже съехала с катушек, когда впервые увидела маму такой. Это микс «Очень странных
