И, над постелью склонясь, целует, — ужель потеплела? Снова целует ее и руками касается груди, — И под рукой умягчается кость; ее твердость пропала. Вот поддается перстам, уступает — гимметский на солнце Так размягчается воск, под пальцем большим принимает Разные формы, тогда он становится годным для дела. Стал он и робости полн и веселья, ошибки боится, В новом порыве к своим прикасается снова желаньям. Тело пред ним! Под перстом нажимающим жилы забились. Тут лишь пафосский герой полноценные речи находит, Чтобы Венере излить благодарность. Уста прижимает Он, наконец, к неподдельным устам, — и чует лобзанья Дева, краснеет она и, подняв свои робкие очи, Светлые к свету, зараз небеса и любовника видит[22].
Пигмалион укладывал свою даму в постель, покупал ей подарки, украшал драгоценностями и молил богов оживить ее. Афродита сжалилась над ним и исполнила его желание.
Статуя «Афродита Книдская» была создана Праксителем Афинским в IV веке до нашей эры. Считается, что позировала скульптору гетера Фрина. Это одно из древнейших изваяний женского тела в греческой истории. Как и современные секс-роботы, статуя представляла собой идеальную женщину. Как пишет Плиний Старший, «говорят, что некий человек влюбился в статую и, спрятавшись в храме на ночь, удовлетворил с ней свою похоть, оставив пятна на мраморе».
История Пигмалиона, пытавшегося создать идеальную женщину, не раз вдохновляла кинематографистов: «Моя прекрасная леди», «Красотка», «Степфордские жены», «Манекен», «Ох уж эта наука!», «Мисс Конгениальность» и т. п. Но один из самых важных пересказов сюжета Пигмалиона — «Песочный человек» (1816) Э.Т.А.Гофмана. Герой повести, Натаниэль, влюбляется в Олимпию, механическую куклу. В этой истории впервые описана гуманоидная машина (робот). Повесть Гофмана привлекла внимание ряда психиатров, в том числе — Зигмунда Фрейда, который пытался понять, почему куклы кажутся такими зловещими. Фрейд не называл их «зловещими», предпочтя термин «жуткие». Жутким он называл «нечто ужасное, что возвращает нас к чему-то давно известному и хорошо знакомому». Жуткое — это все, что вызывает чувство неуверенности и страха, потому что искажает нечто знакомое и милое нашему сердцу: матери-чудовища, злобные плюшевые мишки, Дети кукурузы и т. п.
Афродита Книдская. Римская копия греческой статуи IV века до н. э.
Похоже, что именно ощущение «жуткого» и вызывает такое неприятие секс-роботов. Неестественное женское тело, лицо с остекленевшим взглядом и открытым ртом, замершее где-то между живым и неживым состоянием, запрограммированное на удовлетворение сексуальных прихотей того, кто держит в руках пульт управления, — во всем есть нечто неприятное и жуткое. Но «жуткое» существовало задолго до того, как кто-то придумал скрыть USB-порт в резиновом соске.
Английский сексолог Хэвлок Эллис (1859–1939) также упоминает о Пигмалионе в четвертом томе своего труда «Исследования психологии пола» (1905):
«Пигмалионизм, или влюбленность в статуи, — это редкая форма эротомании, основанная на зрении и тесно связанная с соблазном красоты. (Термин «пигмалионизм» я использую в качестве общего термина, описывающего сексуальную любовь к статуям; иногда так называют случаи, когда мужчина требует от проститутки, чтобы она изобразила статую, которая постепенно оживает, и получает сексуальное удовлетворение от одного лишь такого представления.)»
Пионер психиатрии и сексологии Иван Блох (1872–1922) также вкратце коснулся сексуального влечения к куклам в своем труде «Сексуальная жизнь нашего времени в ее связи с современной цивилизацией» (1905). Он писал, что фантазия Пигмалиона («Венус статуария») была тесно связана с фантазиями некрофилии. Он описывал, как «пигмалионисты» отправлялись в отели, чтобы мастурбировать на молодых женщин, принимавших позы статуй, или просто на статуи молодых женщин. Луи Фио, описывая парижские бордели в книге «Дома терпимости» (1892), рассказывал об одном старике, который «каждую неделю приходил в бордель в костюме Пигмалиона, чтобы мастурбировать на статуи греческих богинь — стоило ему это 100 франков».
Блох пишет не только о тех, кто возбуждался от вида каменных статуй, но и о любителях резиновых и пластиковых «блудных кукол», которые продавались в разных каталогах под названием «парижские резиновые изделия». Хотя до наших дней они не сохранились, Блох пишет, что эти ранние сексуальные куклы имели весьма правдоподобные гениталии: «Имитировались даже выделения бартолиниевых желез — специальная пневматическая трубка наполнялась маслом». Блох упоминает о двух «эротических романах», посвященных резиновым куклам — настолько эта причуда была распространена на рубеже XIX и XX веков. Это роман мадам Б. «Спящая женщина» (1899) и роман Рене Швабле «Парижские безумцы» (1904). В обоих текстах фетишизируется пассивная покорность куклы в сравнении со сложной натурой настоящих женщин. Это подтверждает теорию Блоха касательно некрофилии.
Герой «Спящей женщины» — Поль Моле, мужчина средних лет. Он боится любви, но хочет секса с женщинами. Поль полагает, что кукла «всегда будет покорной и молчаливой, сколь бы извращенный акт он ни решил исполнить». Роман отличает весьма интересный сюжетный поворот: когда Поль получает свою куклу (Меа), его охватывает ревность к ее создателю. Поль чувствует себя униженным собственным желанием и избивает ее после оргазма.
«Шлюха, — кричал он, — ты не заставишь меня всю жизнь смотреть на тебя, изучать твои позы, придавать тебе разные положения, изливаться в твою киску, твою задницу, твои груди, твои икры; ты не заставишь меня засовывать мой член между твоими губами, между твоими грудями; ты не заставишь меня склоняться над изгибами твоих ягодиц или ложиться на них щекой. Презренная шлюха, ты настоящая стерва, пользующаяся своим телом! Ты заставляешь меня пронзить тебя, чтобы побыстрее от меня избавиться! Ну же, иди сюда, шлюха! Я выпорю тебя в наказание за мою глупость!»
Мораль этой истории такова: женоненавистничество Поля — это не реакция на дурное отношение со стороны настоящих женщин, а результат его собственной неадекватности.
