переменами мы еще не покончили. Пойдемте, я покажу вам, где хочу разбить розарий. Это совсем рядом.
Мисс Уилкинс была подробно ознакомлена с проектом, но мысли ее явно бродили где-то еще.
– Да, очаровательно, – наконец несколько рассеянно произнесла она. – Простите, я немного задумалась, миссис Анструтер. Я очень рада, что побывала в этом месте до того, как здесь все изменилось. У нас с Фрэнком произошла тут просто романтическая история.
– Да ну? – улыбнулась миссис Анструтер. – Расскажите, пожалуйста. Наверняка что-нибудь оригинальное и прелестное.
– Да нет, не очень прелестное. Мне это все казалось всегда занятным. Потом мы сюда поодиночке не приходили, и я не уверена, что оно и сейчас не вызывает у меня тревогу. То, что случилось, трудно выразить словами – мне, во всяком случае, – а если рассказать непонятно, то все это может показаться глупостью. Я лишь некоторым образом в состоянии объяснить, какой ужас испытывали мы в этом месте, когда были одни.
Это произошло осенним вечером после жаркого дня. Фрэнк куда-то пропал, и я искала его, чтобы позвать пить чай. И когда я шла по этой тропинке, я вдруг его увидела. Он не прятался в кустах, как я думала, а сидел на скамейке в старом летнем домике – вы знаете, здесь раньше был летний домик – прямо в углу и спал. И у него было такое страшное лицо, что я решила, что он заболел или даже умер. Я стала трясти его и звать, он проснулся, с воплем. Поверьте мне, бедный мальчик, казалось, был вне себя от страха.
Мы быстро пошли домой, а ночью он почти не спал и был в ужасном состоянии. Насколько я помню, с ним даже кто-то сидел. Он быстро пришел в себя, но долго не хотел мне рассказывать, что же с ним случилось.
Наконец он признался, что ему приснился очень странный бессвязный сон. Он не видел, что происходит вокруг него, а ощущал, причем очень явно. Сначала он стоял в огромной комнате, где было полно народу, и кто-то, сидевший напротив него, «очень властный», задавал ему вопросы, а он понимал, что это очень важно, но, что бы он ни отвечал, кто-то – человек ли напротив или еще кто в комнате – казалось, как он рассказывал, что-то имеет против него. Голоса звучали как будто издалека, но кое-то он запомнил: «Где вы были девятнадцатого октября?», «Это ваш почерк?» и так далее. Теперь-то я понимаю, что ему снился суд. Но мы никогда не читали газет, и поэтому непонятно, каким образом маленький мальчик так отчетливо представлял себе процесс судопроизводства. Все время, как он говорил, он пребывал в тревоге, был подавлен и ощущал полную безнадежность (хотя я не уверена, что тогда он употреблял именно эти слова). Затем был перерыв, во время которого он ощущал себя очень усталым и несчастным.
А потом возникла другая картинка. Он выходил на улицу темным сырым утром. Шел снег. Это было на улице или, во всяком случае, среди домов. И он осознавал, что там очень много народу. Потом его подняли по скрипучей деревянной лестнице на какую-то площадку, но разглядеть он был в состоянии лишь маленький костер рядом с ним. Некто, кто держал его за руку, отпустил ее и пошел к костру, и тут ему стало так страшно – это была самая страшная часть его сна, – что, если бы я его не разбудила, он не знал, что бы с ним случилось.
Необычный сон для ребенка, вы согласны? Такая вот история.
В том же году мы с Фрэнком тут сидели, я была в беседке. Солнце стало садиться. И я послала Фрэнка узнать, не пора ли пить чай. Я же хотела дочитать главу. Фрэнка долго не было, а темнело так быстро, что мне пришлось склониться над книгой, чтобы разбирать слова. И вдруг я поняла, что кто-то мне что-то шепчет на ухо. Все, что я смогла разобрать, было вроде: «Тяни, тяни. Я стану толкать, а ты тянуть».
От страха я вскочила. Голос, чуть громче шепота, звучал свирепо и злобно, хотя шел он издалека, словно из сна Фрэнка. Но несмотря на свой страх, я стала искать место, откуда доносился этот голос. И… я знаю, это покажется глупым, но я говорю правду… когда я приложила ухо к старому столбу – он был частью скамейки, – я услышала этот голос сильнее. Я настолько была в этом уверена, что достала из рабочей корзинки ножницы и сделала на столбе глубокие пометки. Понятия не имею зачем.
Между прочим, интересно, уж не тот ли это столб… Да, кажется, вот пометки… хотя… Во всяком случае, он очень похож на наш.
Когда отец узнал, как мы тут перепугались, он сам пошел сюда, и тотчас же беседка была снесена.
Помню разговор отца с одним человеком, который выполнял в доме случайную работу, и этот старик сказал: «Не бойтесь, сэр, он крепко стоит, если только его кто-нибудь не вытащит». Но когда я спросила, о чем идет речь, мне ничего толком не ответили. Может быть, отец или мать мне бы рассказали, когда я выросла, но, как вам известно, они оба умерли, когда мы были еще детьми. Должна заметить, мне всегда все это казалось странным, и я часто расспрашивала стариков в деревне, но то ли они ничего не знали, то ли не хотели говорить.
Боже, боже, я, наверное, утомила вас своими детскими воспоминаниями! Но эта беседка вызвала у меня столько мыслей. Вы только вообразите, чего мы не придумывали в детстве. Что ж, дорогая миссис Анструтер, мне пора. Надеюсь, зимой встретимся в городе?
К тому же вечеру скамейки и столб были убраны, а земля вскопана.
Поздним летом погода, как говорится, бывает неустойчивой, и во время обеда миссис Коллинз пришла попросить немножко коньяка, так как ее муж подхватил неприятную простуду и она боялась, что на следующий день он не сможет работать.
Утром же миссис Анструтер пребывала отнюдь не в мирных раздумьях. Она была уверена, что ночью на участке побывали хулиганы.
– И еще, Джордж, как только Коллинз появится, прикажи ему что-нибудь сделать с этими совами. Они так кричали, а одна наверняка устроилась прямо перед нашим окном. Если она влетит, я просто с ума сойду – она, должно быть, очень большая, судя по голосу. А ты разве не слышал? Ну, разумеется, ты, как всегда, крепко спал. Но все же, должна заметить, Джордж, ты плохо выглядишь.
– Дорогая, я чувствую себя слабым.
