длинными и белыми. И, конечно же, острыми будто кинжалы.
Сильнее вцепившись в столб, Женька огляделся по сторонам. Вряд ли вепрь продолжит пытаться его прикончить, когда в парке появятся люди. В конце концов, должен же кто-то заниматься спортом, выгуливать собаку, срезать путь до метро? Где дворники, в конце концов?! Парк будто вымер.
«А если не остановится, и белка-Катя в этот раз действительно перегнула палку? — подумал Женька. — Злить шизофреника, способного в любой момент поехать головой, — глупейшее занятие. Для человека. Но Катя тоже относится к метаморфам — вот ведь беда».
Если Григорий свихнулся, то лучше было бы людям держаться от этого места подальше. Однако, как же Женьке не хотелось умирать. Особенно так: ни за что.
— Григорий! Давай нормально поговорим? — предложил он.
Вепрь повел башкой, прислушиваясь, перестал измываться над дорожным покрытием, встряхнулся.
— Без этих штучек с трансформацией, ладно?
Вепрь фыркнул.
— Как люди… — добавил Женька и ошибся.
Вроде бы успокоившийся вепрь снова опустил пятачок — единственное в его облике, способное вызвать улыбку, — и помчал на врага, коим Женька по представлениям ревнивца-дебошира являлся.
Так на него однажды пер танк. Во время учений, но мало ему не показалось.
Резко свернув, вепрь попытался достать его клыками. Женька в свою очередь сиганул в сторону и закружил вокруг столба, прячась за ним. Подобную игру можно было продолжать еще некоторое время, но рано или поздно пришлось бы выдумать что-то новенькое, поскольку в теле животного сидел человек, а всем людям свойственно логическое мышление.
Придумывать, впрочем, не пришлось. В бок вепря ударил невесть откуда взявшийся большущий молоток с длинной ручкой, отливающей сталью. Григорий пошатнулся и завизжал, а вокруг внезапно стало очень людно.
Несколько человек спрыгнули с деревьев, пара появилась с двух сторон дорожки, еще трое внезапно возникли прямо из воздуха — и тотчас большой толпой кинулись на метаморфа, который больше не выглядел ни грозным, ни разъяренным.
— Все норм, — кто-то взял Женьку за плечо, тот дернулся, машинально скинув чужую руку и оглянувшись. Незнакомец отскочил (слишком быстро для обычного человека) вытянул руки ладонями в направлении Женьки. — Тихо-тихо. Я на твоей стороне.
— Наверное, раз не рычишь, — ответил тот. Собеседнику было около двадцати пяти и выглядел он совершенно неопасным.
Видя, что спасенный не собирается нервничать, бежать или возмущаться, он улыбнулся, поклонился кивком головы и произнес:
— Ничего страшного. Эта большая хрюшка недавно сбежала из частного зоопарка. А мы теперь — лови.
Голос был красивый, бархатный, чуть ли не лучащийся доброжелательностью. Не знал бы Женька про сверхов, метаморфов, центре их досуга и не работай в том сам, обязательно поверил бы, да только не теперь.
— Вряд ли, — скептично проговорил он, цокнув зубом. — Но Станиславский тебя бы похвалил.
— Ты был с ним знаком? — спросил он, не издеваясь и не насмехаясь, было видно, что ему действительно интересно.
— Нет. Просто предполагаю.
— А жаль. Всегда хотел играть в театре. Вдруг посоветовал бы чего, — произнес второй сверх (не заговори первым, Женька его и не заметил бы) просто-таки неприлично смазливой внешности. Девицы вешаться на него должны были кучками, а по пятам ходить стайками. Кудри пшеничного оттенка падали на высокий лоб и прикрывали уши. Прозрачные голубые глаза казались искренними и очень добрыми. Нос с не столько наличествующей, сколько угадывающейся горбинкой придавал чертам лица благородства и мужественности, как и твердый подбородок, а вот крупноватые губы, наоборот, смягчали излишнюю твердость нижней половины лица. На театральные подмостки или сниматься в кино его взяли бы сразу, вот только вряд ли парень туда действительно стремился.
— Вы поосторожней с Григорием, — попросил Женька. — Он ведь ничего плохого не сделал, просто попугать хотел, — до ревнивца лично ему дела не было никакого, но не хотелось расстраивать Катю. Ей ведь нравился этот увалень (по крайней мере, по словам Эда).
— А у нас на него ничего и нет. Отдохнет немного, успокоится, а там и выпустим, — заверил смазливый сверх и протянул руку. — Елисей Корнеев.
— Евгений Крылов, — рукопожатие у рыцаря — а в его клановой принадлежности больше сомневаться не приходилось — оказалось сухим и в меру сильным.
— Ты с артефактами не перебарщивай, — посоветовал Елисей. — Я думал, оглохну.
— То есть, вы меня слышали? — слегка смутившись, уточнил Женька.
Рыцари хмыкнули в унисон. Наверное, от души повеселились: Женька в выражениях не стеснялся.
— Могли бы и ответить.
— А зачем? Ты расслабился бы, допустил ошибку и пострадал.
Женька вздохнул, хотел спросить: неужели его нервы стоят столь дешево? Однако решил, что рыцари вряд ли способны его понять. Они же, вроде как, бесстрашные.
— Я пойду?
— Обязательно. Думаю, еще увидимся, — сказал тот, кто так и не назвался.
— Привет Роману, — припомнив имя, прибавил Женька и постарался не заметить еще одного заинтересованного взгляда, брошенного в его сторону.
***
Колеса пели, и слегка покачивался вагон, убаюкивая. Лине всегда нравились поезда, а с появлением метро она просто влюбилась в них. Только здесь удавалось отрешиться от забот, закрыть глаза и представить, будто летишь, раскинув невидимые крылья, в черной бесконечности, полной звезд. Отсутствует время, нет иных пассажиров. Существует лишь она, темнота, перестук и завывающий в тоннеле ветер.
Увы, все закончилось, стоило поезду вынестись на свет.
— Станция «Новые Черемушки», осторожно, двери открываются, — произнес безразлично-доброжелательный женский голос, и Лина, поднявшись с кресла, заняла место в очереди выходящих пассажиров.
Сорок колонн через каждые четыре метра — уважала бы Лина нумерологию, обязательно нашла бы в данном сочетании цифр какой-нибудь тайный смысл. Скорее всего, зловещий. Вот только «Новые Черемушки» производили иное впечатление. Лине станция казалось очень светлой и доброй. Колонны, отделанные желтоватым мрамором, создавали ощущение дома. Путевые стены, облицованные белой и совсем немного черной и коричневой керамической плиткой, немного напоминали ванную комнату. Лина, пожалуй, если бы захотела, смогла бы ощутить приятную теплую влажность и запах детского шампуня. Пол, выложенный серым и красным гранитом, казался пестрым паласом.
Эхо, обитающее под землей, многократно усиливало звуки шагов, шарканья ног, разговоры, вздохи, стук сердец. Правда, слышать умели немногие. Лина могла. А еще — вычленять биение какого-то одного сердечка и находить среди множества других. Сегодня это и вовсе было сделать легче легкого: оно частило, а иногда и пропускало удары. Обладательница его очень торопилась к выходу.
Лине пришлось
