Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
– От года до шести… – повторил задумчиво Николай. – Подходящий возраст.
Хотелось спросить, для чего подходящий, но Уля не спросила. А Лавров все не успокаивался:
– Привели вам малыша, допустим, его на вокзале нашли. И что дальше?
– Сначала его врач осматривал, – послушно объясняла Акулина, – затем ребеночка в карантин отправляли. Матушка Аполлинария куда надо о подкидыше или найденыше сообщала, там проверяли, может, его кто ищет. Ну а потом в группу определяли. Обязательно медкарту оформляли, куда все данные записывались: чем болел, какие прививки сделали, психологические характеристики. Когда время приходило, воспитанник с личным делом в другой приют уезжал.
– И все папки сгорели? – почему-то еще раз удостоверился хирург.
– Да, случилась такая беда, – подтвердила Звонарева. – У нас на момент пожара жило пятнадцать малышей. И их документы, и архив погибли, одна печать целой осталась.
– Куда подевались воспитанники? – наседал Лавров. – Насколько я понял, ваш интернат не восстановили?
– На месте здания пепелище, – грустно ответила Акулина. – А вот деткам повезло, их в семьи взяли. У нас и раньше малышей добрые люди брали. Матушка Аполлинария очень строга была, крошек исключительно воцерковленным людям отдавала. Но усыновители не так уж часто заглядывали, а тут прямо косяком потянулись. Три четверти сироток батюшки из разных приходов приголубили, да и остальные в надежные руки попали. Матушка мне сказала: «Вот, Уля, не надо никогда рыдать, если беда пришла. Прими испытание безропотно, оно тебе добром обернется. Плакала ты, на обгорелый остов глядючи, а детям пожар во благо пошел».
– Кто занимался в приюте усыновлением? – спросил Николай.
– Матушка Аполлинария и сестра Гликерия, – пояснила Уля, – только они.
– Аполлинария… – протянул Лавров. – Все на ней, значит, завязано. А сестра Гликерия где работает?
– Болеет она очень, – вздохнула Акулина, – старенькая совсем, живет в монастыре в Аносино. А матушка Аполлинария в Конкино, настоятельницей.
Николай замолчал. Уля подумала, что странный разговор закончился, но Лавров начал сыпать новыми вопросами:
– Сколько народа в приюте работало?
– Точно не припомню, – пробормотала Звонарева.
– Постарайся, это очень важно. И заодно скажи, куда они все после пожара подевались, – потребовал врач.
– Там было три сестры и я, – пояснила Акулина. – Гликерия болеет, Наталия скончалась сразу после пожара, глухонемая Екатерина с матушкой Аполлинарией служат в Конкино. Я перед вами. Еще доктор Михаил Антонович нам от доброго сердца помогал. Он в детской больнице работал, человек верующий, поэтому наших воспитанников всегда осматривал. Опытный был специалист, грамотный.
– Был? – повторил Николай. – Он умер?
– Уехал за границу, – вздохнула бывшая медсестра, – куда, не помню. Приют еще целым был, когда он прощаться пришел. Сказал матушке Аполлинарии: «Извините, покидаю вас, представился шанс на квартиру заработать». Еще разные люди о детках заботились, из числа тех, кто в монастырь пожить приезжает. Но их я не помню, много таких было и менялись часто.
– Уля, – после паузы тихо сказал Лавров, – если когда-нибудь у тебя спросят, был ли в приюте мальчик Иван Сергеев, ты должна ответить: «Да. Его усыновил Николай Петрович Лавров. Очень хорошо помню и ребенка, и то, как его новые родители забирали. Как раз за день до пожара Иван в новую семью уехал, ему исполнилось четыре года».
– Но у нас не было такого малыша, – опешила Акулина.
– Знаю. А ты скажи, что был! – попросил Николай. – Документы детей погибли, никто тебя на лжи не поймает.
Звонарева почувствовала дискомфорт. Врать она не умела и учиться этому не собиралась. Но доктор Лавров сделал бывшей медсестре много хорошего, отказать ему в просьбе как-то… неблагородно. Акулина рискнула спросить:
– А зачем вам это?
Николай опустил глаза.
– У нас с женой умерла дочь Анечка. Регина никак утешиться не могла, плакала день и ночь. Я подумал: надо взять ребенка из детдома, супруга о нем заботиться будет и отвлечется от мрачных мыслей. Но оказалось, что очень непросто сироту пригреть, долго ждать надо, пока все инстанции пройдешь. Я отправился на вокзал, там в стайке беспризорников обнаружил малыша подходящего, сходного с Аней возраста, и забрал его. Регина духом воспряла. Ванечке у нас очень хорошо, но ведь могут спросить, откуда у Лавровых сын взялся? Вот я и придумал: буду говорить, что взял крошку из сгоревшего приюта.
Уля начала креститься.
– Вот беда! Ой, горе! Что же с Анечкой приключилось?
– Неоперабельный порок сердца, – ответил Николай. – Но мы решили рискнуть, сделали операцию – и потеряли ребенка.
Акулина удивилась. Аня совсем не выглядела больной – крепкая, толстощекая, излишне шумная, подвижная девочка. Она часто капризничала, была избалована и не походила на малышку с кардиологической проблемой. Но вслух Звонарева свое недоумение не высказала, заметила только:
– Невинное дитя всегда становится ангелом. Анечка нагрешить не успела, ваша доченька в раю. Это утешение.
– М-м-м… – неопределенно промычал хирург. – Так как? Если кто про Ваню спросит, вспомнишь о моей просьбе?
– Ой, – встревожилась Уля, – но ведь нельзя было просто зайти в приют и взять ребенка. Там целая процедура, матушка Аполлинария все справки тщательно оформляла, своей личной печатью заверяла.
– Хм, матушка с печатью, – как-то зло произнес Лавров. – Насчет документов не волнуйся, этот вопрос я решу. Ты, главное, если кто интересоваться будет, подтверди, что Ваня был в приюте.
– Хорошо, – через силу ответила Акулина…
Рассказав это, Звонарева замолчала и опустила голову.
– Вас спрашивал кто-то про Ваню? – спросила я.
– Никогда, – отрезала собеседница, – ни единого разочка. А насчет тех таблеток, что Николай Петрович дал… Он, пока мама жива была, очень нам помогал, давал мне деньги и пилюли. Мы с ним в городе пересекались, на Новодонскую он не приезжал больше. Больница, где Лавров работал, постоянно участвовала в разных клинических испытаниях. Перед тем как новый медикамент на рынок выбросить, его на последнем этапе апробации дают людям – набирают две группы больных, одни получают настоящий препарат, другие – сахарные таблетки. Николай делился экспериментальными обезболивающими, маме от них легче становилось. Я ему ноги была готова целовать за его доброту. Потом препаратов не стало, месяца три перерыв получился. И вдруг Лавров позвонил, позвал меня на встречу. Пришел радостный, протянул флакончик и сказал: «Это Анне Игнатьевне. Но смотри, никому ни слова. Это не лабораторный препарат. Если кто узнает, что я лекарство взял, неприятностей не оберусь. Оно строгой учетности, на особом хранении. Мощнее обезболивающего пока не изобрели». Но я не успела его дать маме, она в тот вечер умерла. Никого Николай Петрович не убивал! Лавров не способен на страшное преступление. Это все. Последнее, что он для меня сделал, – помог с деньгами на похороны. Я за него каждый день молюсь. В том, что он просил про Ивана соврать, ничего дурного нет. Это ложь во спасение. Зато мальчик обрел семью. Ну, да, Николай Петрович поступил импульсивно, незаконно, но кому хуже от этого стало?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
