вверх, распахивая, подобно крыльям, изящные руки. И тут же проводила кончиками пальцев по шее и бедру, задевая ткань платья и как бы невзначай привлекая внимание к самым соблазнительным частям своего тела — трогательно очерченным ключицам, покрытым капельками пота, и тонкой складочке между внутренней частью бедра и пахом, почти открывшему от очередного плавного рывка к небольшому постаменту, на котором и располагался своеобразный трон Шах-Рана.
В одном Анифа действительно оказалась права — занятый походом, анализом разведки и тактики, боями и переговорами, Повелитель племен, как и любой воин на его месте, выкинул из головы все мысли, не касаемые дела. Два месяца пролетели, наполненные жаром битвы и обсуждением стратегии. Степняки, как всегда, были безудержны и кровожадны и многие пали смертью храброй и отчаянной. Многих смертельно раненых пришлось добить, многие испустили последний вздох на пути в Дариорш.
Но Шах-Ран добился своего — два роунских города были взяты его армией, как и несколько маленьких поселений по дороге. Помимо раненых, в столицу степняков он привез и большое количество трофеев. А также откуп от империи, как залог временного перемирия. Роунская армия оказалась сломлена невероятным и дерзким напором кочевников и хотя по своему количеству не уступала степнякам, наполнилась праведным страхом и смятением.
Разумеется, кочевники были страшно воодушевлены своей победой. Но Шах-Ран не желал ни радоваться, ни восторгаться по их примеру. Он знал и понимал — это временное перемирие не более, чем возможность перевести дыхание и провести тщательный анализ стратегии. И не только для кочевников.
Но сейчас было время для заслуженного отдыха. И вождь дарил его и своим людям, и самому себе.
По возвращению в Дариорш, получив все полагающиеся почести и знаки внимания и оказавшись наконец-то в своем шатре, Шах-Ран в какой-то момент поймал себя на мысли, что ему чего-то не хватает. Его обступили его драгоценные и прекрасные наложницы, одна из которых с наслаждением продемонстрировала свой беременный живот, с некоторой рассеянностью он принял их ласковый восторг и ухаживания за собой, но, как будто пребывая до сих пор в пылу битвы, бдительно прислушивался и оглядывался, словно ожидая какой-то опасности.
Женщины нежно ворковали и ласкали его утомленное переходом и покрытое свежими шрамами тело, обтирали влажными отрезами ткани и вычесывали наполненные грязью и пылью волосы. Они с бесконечным трепетом возносили его храбрость и подвиги, искренне радуясь его возвращению и недюжему здоровью, позволившему ему снова вернуться домой в здравии и сохранности. И с победой.
И, понемногу расслабляясь, Шах-Ран наслаждался этим женским вниманием. Он купался в их нежности и незамысловатой чувственности, как в чистом прохладном озере в жаркий летний день и получал удовольствие от их тихого щебетания и мягкости пышных, готовых услужить ему в любой момент, тел.
И он взял одну из них, светловолосую русину, взял грубо и порывисто, повернув к себе спиной и поставив на колени. Мужчина ворвался в податливое и покорное тело, с рыком удовольствия насаживая его на себя и получая удовлетворение от снятия напряжения. И пока он брал Дарину — крепко сжимая нежные бедра и заставляя ту тихонько скулить от боли и удовлетворения от того, что именно ее он предпочел остальным — другие девушки тоже не остались в стороне. Они в несколько рук обнимали и ласково поглаживали крепкое тело своего господина, покрывали его поцелуями и даже постанывали, будто тоже получая свою порцию удовольствия.
Закончив, Шах-Ран с помощью тех же наложниц облачился в чистую одежду и позволил надеть на себя украшения — грубые и традиционные степные и изысканные и тонкой работы — из трофейного. Толстые цепи с подвесками украсили его грудь, объемные браслеты — предплечья, а длинная серьга с рубином — ухо. Помимо прочего, мужчина надел подбитую мехом накидку, вышитую по полам золотой вязью — подарок от роунского посланника — роскошный и, как ни странно, вполне функциональный.
Оказавшись в пиршественном зале, мужчина не сразу заметил среди сидящих в уголке женщин маленькую и невзрачно одетую фигурку Анифы, занятый другим. Собравшиеся раньше него степняки, конечно, терпеливо дождались его появления и не позволили себя притронуться ни к еде, ни к алкоголю, а после того, как пир начался, зал разрушенного храма наполнился шумом и весельем, совершенно не располагающие к тому, чтобы оглядываться. К тому же его вовсю развлекали и соблазняли легко одетые наложницы и рабыни, привычно ухаживая за ним и жадно привлекая его внимание.
И только наполнив голодный желудок и выпив достаточное количество вина, Шах-Ран, разомлев, откинулся на подушки позволил себе осмотреться.
Всё здесь было как прежде. Ничего нового. За столами сидели веселящиеся мужчины, им прислуживали задорно улыбающиеся и смеющиеся женщины, музыканты играли, а многие девушки пели и танцевали, развлекая собравшуюся толпу. Сгустившиеся сумерки без труда разгоняли многочисленные светильники, факелы и жаровни, но при этом и создавали ту неповторимую и уникальную атмосферу беззаботного и расслабленного праздника, которую не беспокоят ни разница полов, ни разница в социальном положении.
И вот тут-то, зацепившись взглядом за женский угол, Шах-Ран разглядел маленькую и скромно одетую фигурку своей рабыни. И привычно подобрался, будто его что подтолкнуло. Он увидел черноволосую красавицу с нежным лицом и вспомнил не только, как умело и соблазнительно она танцует, но и какой нежной и неповторимо прекрасной она может быть в его постели. И эти воспоминания неожиданно ярко вспыхнули в его голове, отозвавшись жаром и пульсацией в теле, затянули поволокой глаза и отозвались ломотой в висках.
Подтянув к себе быстрым выпадом руки ближайшую рабыню (ей оказалась Лиша), он негромко приказал:
— Отправляйся к Анифе. Пусть она станцует и порадует нас своим выступлением.
Девушка поклонилась, и вождь не заметил вспыхнувший в ее глазах недовольный огонек. Но Лиша послушно зашагала в сторону женского угла, чтобы передать слова своего Повелителя.
Когда танцовщица, после короткой заминки поднялась и стала на ходу раздеваться, недовольная усмешка исказила губы Шах-Рана. Подобное она позволяла себе только в его шатре, когда единственным зрителем ее выступления был лишь он. И поэтому, в презрительном порыве, мужчина даже отвел взгляд, сдерживая недовольство и раздражение. Но потому поглядел вновь.
Он понял, что девушка ждала этого приказа и готовилась, ведь под простыми, но добротно сшитыми одеждами у нее оказалось тонкое, почти прозрачное платье, еще и с открытым верхом и высокими разрезами по бокам. Вышивка на ткани, как и тяжелые украшения на шее, руках и бедрах при движениях девушки засверкали, отражая свет огня и снова создавая тот волшебный флер сказочного видения, будто Анифа была не
