комнате, обустроенной в японском стиле: там было почти пусто, не считая красивых тёмных деревянных полов, стен с раздвижной перегородкой со вставками бумаги, сделанной Калитой, и небольшими полками, где хранились сувениры из восточной страны.
— Почему ты не сопровождаешь меня?
— У меня на этот счёт есть здоровская идея. Потом скажу.
— Я чувствую себя придурком, когда перерезаю красные ленточки, или раздаю куски торта детям и зевакам.
— Почему?
Садится рядом с ним на пол и прислоняется к нему, прикасаясь головой его плеча.
— За каждым мужчиной стоит женщина поэтому.
— Там сказано: за каждым великим. А я не такая, так что незачем мне излишне светиться.
— Как прошёл день?
— Хорошо.
— Как дети?
— Урсула заявила, что будет играть весь вечер во дворе и не зайдёт, пока мы не закажем для неё кучу тех светящихся шаров и не купим арбуз, который ей нужен, чтобы треснуть палкой. Прикинь, она всё ещё там. Бедняга Стаф уже замаялся носить ей напитки и накидки, чтоб не получила солнечный удар.
— Вот упрямица. Точь-в-точь как ты. Не отступит, пока не получит желаемое!
— Как зовут твою жену? В жизни не видела такого человека.
Агний слегка, не увлекаясь, поцеловал её и стал набирать необходимые номера. Он говорит, что держит дочек в строгости, но сам бежит по первому же их капризному зову.
— Порядок. Через полчаса заманим эту дикарку обратно. Она подаёт плохой пример Миле. За Хайджи я не беспокоюсь, она такая же примерная и послушная, как ты. Но Милка в рот смотрит этой бандитке.
— Ещё раз спрашиваю, как зовут вашу супругу?
Хрисанф откладывает телефон и наклоняется к любимой.
— Далила. Далила Птеровна Кирсанова. Далилушка. Кто ещё мог снести этих динозавров!
— Агний! Сам динозавр!
На самом деле, Хрисанф очень любит, когда она его балует: так бы и лежал, как котик, которого гладят по спинке и животу и называют разными ласковыми именами. Но потом держит себя в руках, чтоб окончательно не расплавиться.
Скажет ещё, что, как девчонка. Но ещё чуток!
— Дэли, жаль, что ты не была со мной во всех тех дивных местах, где я бывал.
Далила надулась, что твой индюк.
— Я даже не была в Айталайа.
— Что Айталайа. Ты даже не была в Японии.
— Ты меня с собой не берёшь!
— Да, как-то засели мы тут. Но неплохо же?
— Неплохо (соглашается).
— И ты точно кулик своего болота. Мечтаешь-мечтаешь, а как попадёшь куда-нибудь, как и твои земляки, начнёшь вещать, что лучше здешнего края ничего нет.
— Нээ?
— Да, конечно. Знаешь, что было самое лучшее в тех красотах?
— Море?
— Нет.
— Мм, горы?
— Нет.
— Еда?
— Я везде найду, где вкусно покушать.
— Женщины?
— Близко.
— Девушки-аборигены.
— Очень даже близко.
— Девушки в национальных одеждах, которые подносили тебе кокос с трубочкой под пальмой у прохладного бассейна?
— Это уже твоя мечта. Нет же.
— У меня были бы загорелые парни.
— Окей, придётся завтра в институт пешком в коротких беговых шортах идти, раз тебе хочется, чтоб я обгорел. Кокос-то достану.
— Ну, Агний, тридцать, нет, двадцать минут! Теперь мы уж не молодожёны, каждая минута дорога!
— Расслабься, титях.
— Титях, может, это закаты или восходы? Ты любишь солнце.
— Вот-вот, можешь, когда хочешь, мозги работают что надо! Я приготовлю тебе подарок, если угадаешь!
— Ыы! Солнце? Солнечное затмение? Полёт в космос? Луна и ты в одиночестве на берегу?
— Так горячо, солнышко! Это подсказка!
— Так луна, солнце, песок… Секс на пляже что ли? Неужели, это всё, что ты запомнил?!
Хрисанф улегся подле её ног и, смеясь, протягивает к ней руки, чтобы присоединилась к нему.
— Не так уж это и глупо!
— Агний, пятнадцать минут!
— Ну, хорошо, сдаюсь. Хотя это ты должна была сдаться. Самое лучшее в тех странствиях было только одно — ты.
— Но мы же не были тогда знакомы, дурачишка.
— Но я жил ожиданием тебя. Сам себе не верил и верил. Это и было движущей силой моего существования. И только одна эта вера окрашивала океан в невообразимые цвета, и девушки, продающие коралловые бусы, казались милыми, и солнце не жарило, а согревало душу.
— Мм.
— И это всё?
— За десять минут я уже ничего толкового не придумаю. И вряд ли перебью твой рекорд.
— Ты проиграла! Поэтому получишь свой подарок.
— За что?
— За то, что ты единственный бесценный подарок в моей жизни.
— Ладно, валяй. Я хочу посмотреть, что это. Только быстрей. Мы идём ловить Урсик.
Хрисанф немного приподнялся, чтобы приблизить своё лицо к её лицу.
— Ну же, быстрее!
— Привет!
— Чего?
— Я дарю тебе себя в этот прекрасный летний вечер. Чтобы ты не говорила о себе, как продажной шкуре. И чтобы не ругала меня, что задабриваю тебя пустяками.
— Я не говорила, что это пустяки.
Тут она забыла, что осталось всего три минуты и сама поцеловала мужа.
— Ах, Агний, мне кажется я думала о том же до встречи с тобой. Теперь мне так кажется.
— Любимая, ты делаешь меня счастливым.
Глава 34
Тутти сидел под махоньким соломенным грибком, который ему построили в дань уважения местные жители, и разбирался с ежедневным отчётом, время от времени потихоньку наблюдая за Аэлитой. Иногда она появлялась в поле его обзора, иногда — нет: слишком много возни было внутри временных построек, где девушка помогала самыми обычными делами: варила еду, стирала, смотрела за детьми, обрабатывала раны, давала лекарства, экономила провизию и между этим работала в развалах, собирая пробы почвы, воды и воздуха.
На ней был только закрытый спецкостюм, пригодный к тропическим условиям, и она не пользовалась защитными средствами, когда ходила в точки, где то было рекомендовано.
Золотареву с самого начала предполагали использовать на совсем другом уровне миротворчества, но до сих пор, по прошествии нескольких месяцев, слышали, что ей нормально в аналогичном секторе.
Жара и духота сменялись ночью необыкновенной темнотой и свежестью, поэтому молодые люди поздно ложились: ели, болтали, любовались звёздами. Аэл, по её словам, расслабляла мышцы рук и ног, которые вздулись, как у качка, от несения тяжестей, а Тутти, который ничем таким не занимался, развлекал её настольными играми, обучал стрельбе из разного оружия и доставал немного той молодёжной еды, которая нравилась обоим.
— Куколка, так ты всю красоту растеряешь на чёрной работе.
— С чего ты взял, что я красивая?! (смеётся)
— Мои глаза мне об этом сообщили в тот день, когда я впервые тебя увидел.
Они оба принадлежали, по крайней мере в настоящем, к тем людям, которые носят одно и тоже. Тутти был всё в тех же удобных джинсах и полосатой футболке,
