каком ранении идет речь? В комнате было полутемно, но я хорошо видел низкий потолок: это же комната наставника. Воспоминания вернулись неожиданно, заставив скривиться от боли в голове: шел дождь, я возвращался к Камиссе радостный, что добился взаимопонимания с Тенкором. Резкая боль в спине и кончик меча, вспоровший живот в правом подреберье.
А кварк-вождь и поляна? Мне все это приснилось? А еще лицо Урса с чашей воды в руках. Где явь, а где сон? Голоса лекаря и Тенкора начинают глохнуть, словно их обладатели отдаляются от меня, а на меня мягко наваливается усталость, сопротивляться которой у меня нет сил.
Следующий раз прихожу в себя от влажного прикосновения: с усилием открыв глаза, вижу Тенкора, смачивающего мне губы. И снова пить мне не дают, хотя нет, несколько капель попадают в полуоткрытые губы. Тенкор смотрит в сторону и не видит, что мои глаза открыты. Хочу позвать его, но он отходит в сторону, а я снова вырубаюсь.
— Должен сказать, уважаемый Карел-Мак, что не нахожу слов от удивления: этот ку-дар должен был умереть очень давно. Его проткнули мечом насквозь, вот вы, владелец школы воинов, часто видели, чтобы после таких ранений люди выживали?
— Никогда, — доносится глухой голос Карел-Мака.
— Вот о чем я и говорю, — раздается незнакомый голос, — я не удивлюсь, если через несколько дней он встанет на ноги. Его сердце бьется ровно, а сама рана начала затягиваться, словно над ней поработал опытный «сен-ар».
— Ку-дары живучее остальных людей, — вступает в разговор третий голос, в котором узнаю Тенкора, — ничего удивительного, что он еще жив. Мне встречались ку-дары, выжившие после нескольких смертельных ранений.
— Ку-даров я раньше не лечил, этот, ваша гордость школы — первый. Но напоминаю, достойный Карел-Мак, что оплата вас не обрадует, на него уходят самые дорогие мази.
— Достопочтенная госпожа Камисса ак Лорейс просила вас не ограничиваться ничем, лечение оплачивает она, — в голосе Керал-Мака звучит облегчение, что расходы ложатся не на него. Вот тварь, я ему привел учеников, разорил его конкурента, а он расходы по лечению повесил на Камиссу. Мысль о женщине сорвала с моих губ еле слышный стон.
— Он застонал, — в голосе Тенкора явная радость. В поле зрения появляется пожилой мужчина с чисто выбритым подбородком и длинными бакенбардами. Его сухая ладонь ощупывает мой лоб, открывает рот и поднимает веки.
— Ему можно дать воды, — лекарь отодвигается, а минуту спустя появляется сияющий Тенкор с миской в руках.
— Желток, воду будешь? — говорить у меня сил нет, несколько раз закрываю глаза, отвечая на вопрос. Приподняв немного мою голову, Тенкор подносит миску к губам и сразу ее убирает, едва я делаю глоток, который буквально испаряется у меня во рту, настолько там все пересохло. Выждав минуту, наставник дает мне сделать еще три глотка и убирает миску, игнорируя мои молящие глаза.
— Сразу много нельзя, чуть позже дам еще. Лежи, отдыхай, а я пошлю человека к твоей женщине, она уже неделю кормит весь город, прося у Сирда послать тебе выздоровление.
Камисса... в груди потеплело при упоминании ее имени. Странно, что я нахожусь в школе, а не у нее. Но, наверное, на то есть причина, сомневаюсь, что она отдала бы меня даже Керал-Маку.
Проснувшись в следующий раз, почувствовал себя значительно лучше и практически сразу взгляд уперся в Камиссу, дремавшую на грубом табурете откинув голову на стену. Она поняла, что я пришел в себя, открыла глаза и улыбнулась:
— Как ты себя чувствуешь, Желток?
Мне удалось выдавить из себя невнятный звук. Камисса метнулась в сторону и появилась с миской в руках. Вода! Мой кадык судорожно дернулся в предвкушении живительной влаги. Приподняв мне голову, Камисса поднесла миску к губам: какое же это удовольствие, ощутить прохладную воду в пересохшем рту. Если бы не Тенкор, вошедший в комнату и вырвавший из рук Камиссы миску, я бы пил без остановки.
— Хочешь убить его? — взревел наставник на мою женщину, — ему нельзя много пить, вода выливается ему в живот.
А вот это хреновая новость! Получается, меч задел мне желудок или из кишечника тоже возможна утечка воды в брюшную полость?
— Он выпил совсем немного, — испуганно пролепетала Камисса, съежившись на табурете. Тенкор подошел ко мне и снял повязку с живота, внимательно всматриваясь в рану.
— Вроде ничего страшного, — вынес он вердикт после минутного молчания.
Не знаю, что он там увидел, но я представил себе прорванную трубу водопровода, откуда под напором хлещет воды.
— Желток, надо терпеть, ты можешь. Чудо, что ты еще жив, но нужно потерпеть еще пару дней, потом будешь пить сколько захочешь! — Тенкор аккуратно наложил повязку, сразу прилипшую из-за обильно наложенной мази. — Я выйду, но воду ему не давай, — Тенкор вышел, оставив нас вдвоем.
Камисса рассказала, как прибежал «дех-ни» с криком, что убили победителя Джала. Как она со слугами и посторонними перенесла меня в дом, как появился Тенкор с несколькими учениками из школы и настоял, что безопаснее для меня будет в школе. Камисса спорила, доказывая, что сумеет обеспечить мою безопасность, но уступила под напором Тенкора и Карел-Мака. Она ни единым словом не заикнулась про оплату лучшего лекаря городе, про ежедневную раздачу хлеба горожанам, чтобы те просили Сирда послать мне исцеление. О своей роли моя женщина скромно умолчала.
— Пить, — прохрипел я.
Бросив на меня взгляд полный жалости, она смочила тряпочку в миске и выжала мне в рот несколько капель.
После ее ухода я долго лежал, вспоминая отрывки сна. А сон ли это был? Все казалось так реалистично, образ кварка-вождя Сантикуха отчетливо стоял перед глазами. И его слова врезались в память: «ты вспомнишь об ответе, когда придет время». А когда оно должно прийти, если я лежу не в силах шевельнуть рукой? Хотя мне удалось шевельнуть ногой, вызвав неприятные ощущения в области живота.
Через четыре дня меня даже посадили в кровати, подложив под спину несколько больших подушек. Сегодня, после болезненного осмотра живота, лекарь разрешил меня покормить. Я ощущал страшную слабость, со слов Тенкора и учеников, что теперь забегали каждую свободную минуту, сегодня уже восьмой день моего ранения. Селаад закончился на третий день после покушения на меня, жизнь в школе вернулась в обычное русло.
Кормил меня Урс, обмакивая мякоть хлеба в бульон из мяса «даха». Едой это трудно назвать,
