начальнику полиции и стал жаловаться:
— Этот человек сел в мою пролетку. Он не знает языка, и я ничего не могу понять из его слов. Я не знаю, как с ним быть и куда везти, чтобы избавиться от него.
Начальник извлек меня из-под снега и спросил что-то по-русски. Я ответил ему на своем языке:
— Этот юноша не знает дороги к дому, где я остановился. Я не знаю, как мне быть. Если он повезет меня на Большую Морскую, я сам найду дом.
А Большая Морская — это большая, красивая улица, протяженностью в две тысячи шагов с запада на восток. По сторонам ее высятся шестиэтажные дома с позолоченными подъездами.
Начальник полиции понял смысл моих слов, отругал извозчика как следует и добавил:
— Это чужестранец и, наверное, из какого-нибудь посольства. Дома их находятся вблизи императорского дворца на Большой Морской. Зачем ты кружил его по всяким переулкам? Если бы сразу отвез его туда, он пошёл бы к себе, так что ты и он не знали бы забот. Немедленно отвези его на Большую Морскую, и потом ступай себе домой.
Извозчик ответил: «Сейчас!», погнал пролетку и доставил меня на Большую Морскую.
— Эх ты, осел, — сказал я ему, — наконец-то ты привез меня.
Он подвез меня к самым воротам и высадил. От радости я уплатил ему семь рублей и избавился от мук. Если бы я хоть чуточку знал язык, то не пришлось бы мне терпеть столько неприятностей].
— И вот в один прекрасный день, — продолжал Хаджи, — устав от такого общения с людьми, я сел на паршивого осла и двинулся из этих краев в Джалалабад. Я отправился в путь без всяких припасов. Однажды впереди показалась высокая гора. У меня не было ни спутников, ни проводника. Два европейских пистолета и указания того купца — это все, что у меня было. Когда я вышел на равнину, то забыл направление, показанное купцом. Не выяснив себе в каком направлении идти, я пошел узкой тропой. Пройдя некоторое расстояние, я подъехал к горам. Здесь текли ручьи, росли цветы, деревья, плоды. Повсюду были родники, на лужайках красовались кипарисы и аргуваны, заливались пением птицы. Этот райский сад своими цветами почти превосходил небо, а воздух в нем своей свежестью и ароматом, мог сравниться с воздухом в садах Ирема[121].
«Воздух в тех горах был упоителен, поляны прелестны.
Повсюду — рай, где текли ручьи.
Как в садах Ирема всюду — драгоценные камни,
Как в раю — разные плоды».
Очутившись в таком прекрасном раю, после пребывания в мерзком аду, я забыл тяготы чужбины и свои разговоры со злыми людьми. Я сделал привал на краю родника и стал прогуливаться по лужайке: поел гранатов, винограда, орехов, нарвал много и про запас. Мой бедный осел, для которого соломинка была так же желанна, как новый месяц, попасся на тех райских лугах и набрался сил, как только мог, так что его шаг стал быстрее.
Сев на осла, я ехал по склонам гор до самого вечера, проезжая много вершин и низин временами из-за травы и цветов я не мог различить тропы, по которой я ехал, из-за ветвей развесистых деревьев я часто не мог определить, куда ехать дальше. Перед заходом солнца я выехал на обширную поляну, покрытую травой и цветами. Повсюду текли серебристые ручьи. Вершины гор поднимались до самых небес. Я поднялся на склон горы и увидел там три валуна неподалеку друг от друга. На них была положена прозрачная каменная плита разных цветов длиной в тридцать газов. Я поднялся на нее, приготовил себе ночлег, пустил осла пастись и стал молиться богу.
После захода солнца, когда ночь опустила над обитателями земли покрывало мрака, и мир почернел словно лица индийцев, я собрал побольше хворосту и разжег костер, так как слышал, что дикие звери не смеют приблизиться к огню. Когда над костром поднялись языки пламени, ночь словно оделась в дневные одеяния. Я, как огнепоклонник, вертелся вокруг костра и подбрасывал сухого хворосту. В это время мой осел под скалой протяжно заревел так, что было слышно повсюду в горах. Горы были близки, и крик его отдавался в ушах стократным эхом. От этого ужасного рева у меня затряслись поджилки». Я подошел к краю каменной плиты, чтобы узнать, в чем дело, и увидел осла, который испуганно метался по сторонам, боясь чего-то. Я посмотрел вокруг и увидел огромного зверя, похожего на буйвола — с чёрной шерстью, широкой грудью, большой головой. Передние ноги были как у слона, глаза сверкали словно солнечный диск. В поясе зверь был тонок, он ревел и бил длинным хвостом по земле. Но он не смел приблизиться из-за огня, а за ним стадами двигались другие звери, но не подходили к нему.
При виде всего этого я словно прирос к земле. Я чуть было не свалился от страха вниз и мне удалось удержаться лишь с большим трудом. Зверь от ярости и бешенства ослабел, прилег на землю как раз напротив и уставился на нас.
Короче говоря, я провел эту ночь в страхе и в ужасе. Иногда я начинал говорить сладкие слова зверю, упрашивая его не трогать нас. Когда же над горизонтом показалось солнце, зверь оставил меня и осла и скрылся в чаще. Я не стал мешкать, нагрузил свои пожитки на осла и хотел пуститься в путь, но, несмотря на все старания, я не смог сдвинуть с места осла. Он опустил голову к ногам и топтался на месте, не смея шагу ступить от пережитого страха. Поневоле я оставил осла и, взвалив груз себе на плечи, двинулся дальше.
Не прошел я и трети фарсанга, как осел вскачь догнал меня. По-видимому, ему стало страшно одному, и он решил покориться. Я продолжал свой путь по тем горам на осле. Я питался плодами и ягодами, иногда подстреливал из ружья дичь и жарил ее.
В тех местах росло одно дерево с плодами величиной с айву, по форме похожими на кувшинчик, с нежной кожицей и ядром, как пиала. Я употреблял эти плоды взамен напитка. Благостные дары в тех бескрайних горах были неисчислимы, и местность казалась мне вышним раем, привидевшимся во сне. Но я был один, и это нагоняло на меня страх, так как я боялся хищных зверей. Я часто спрашивал себя: «На земле ли находится этот
