Уля хотела со мной дружить? А я даже не заметила. Хотя… она же как-то звала меня в столовую вместе. И еще предлагала диалог составить вдвоем. А я, кажется, отказалась. Не знаю почему. Наверное, Уля не казалась мне интересной. И зря. Вообще, как оказалось, в людях я разбираюсь довольно хреново.
– Уль, – я нервно закусила губу, – скажи честно, что про меня говорили в универе?
– А зачем тебе это знать? – с интересом спросила она.
– Чтобы не умереть со стыда, когда я зайду завтра в аудиторию, – буркнула я.
– А ты сделала что-то, за что тебе стыдно?
Я замолчала. И действительно задумалась.
– Нет, – медленно проговорила я, – но могут подумать про меня, что я…
– Да насрать, – вдруг убежденно выговорила Уля и с аппетитом откусила печенье, – пусть думают. Тебе не должно быть за себя стыдно.
Это странно, но от этих слов мне вдруг стало легче. Как будто Уля встала рядом и приняла на себя часть груза, лежащего на моих плечах.
– Спасибо, – неловко сказала я.
– Не за что, – она улыбнулась. – Я рада, что с тобой все хорошо! Спасибо за чай. Ты придешь завтра?
– Приду.
– Тогда до завтра!
Уля быстро оделась, махнула мне пухлой ладошкой и уже открыла дверь, когда я вдруг выпалила:
– А ты еще хочешь со мной дружить?
– Ну я же пришла к тебе, – усмехнулась она.
– Тогда завтра поедем в универ вместе?
– Договорились! В семь утра на остановке! – Уля улыбнулась и неожиданно легко для своего веса сбежала по лестнице.
Я закрыла дверь и пошла к окошку – посмотреть, как Уля пойдет через двор – но вдруг зацепилась взглядом за то, что заставило меня вздрогнуть. Я даже зажмурилась, не желая верить своим глазам. Но открыла их, и ничего не изменилось. Хотела я или нет, но перед моим подъездом стояла машина Кирилла.
На миг у меня закралось жуткое подозрение, что появление Ули как-то связано с Царевым, но розовый пуховичок уверенно проследовал через двор, никак не отреагировав на черно-оранжевое чудовище, которое Кирилл называл машиной. Я отругала себя за излишнюю мнительность: сначала мне казалось, что Улю подослали Ленка с Марго, теперь, что это сделал Царев. Наверное, на самом деле все гораздо проще и одногруппница действительно переживала за меня и хотела подружиться. С другой стороны, нет ничего удивительного в том, что после произошедшего мне сложно поверить в искренность кого бы то ни было. Когда человек, который шептал «Я люблю тебя», делал это ради спора…
В груди запульсировала такая дикая боль, что перед глазами потемнело. Я сжала зубы и отошла в глубь комнаты. Царев может хоть палатку разбить под моими окнами – мне все равно. Я его не прощу. Никогда.
Вечером пришли с работы родители, и мама торжественно протянула мне небольшую коробку.
– Телефон? – недоверчиво протянула я. – Но ведь сейчас денег нет…
– Мы в кредит взяли, потом с папиной премии его закроем.
– Спасибо!
Я обняла обоих и постаралась максимально достоверно изобразить бурную радость, потому что понимала: родители удивятся, если я равнодушно отреагирую на долгожданный подарок. Мама к тому же еще зашла в салон связи и восстановила мой номер (предыдущая сим-карта была зарегистрирована на ее имя), так что симка у меня теперь тоже была. Но радости от этого я никакой не почувствовала, скорее наоборот: я как будто боялась, что сейчас на меня обрушится поток вопросов и сообщений, с которым я могла не справиться. Этот день в полной информационной тишине был хорош уже тем, что никто не мог меня найти, разве что упрямая Уля, которая ради этого даже домой ко мне приехала.
Но нельзя же все время прятаться.
Я еще раз горячо поблагодарила родителей, забрала подарок и ушла в комнату: распаковала телефон, вставила симку, загрузила все приложения и первым делом зашла в абсолютно пустой WhatsApp. Погипнотизировала его и вздохнула. Жалко, что никак не восстановить сообщения, которые остались на потерянном мобильнике. Я, конечно, ни на минуту не поверила словам Кирилла о том, что он мне писал про пари, но вдруг… Вдруг он не врал? Наверное, глобально это бы ничего не изменило, но мне было бы чуть легче.
Экран вспыхнул, уведомляя меня о новом сообщении.
«ты в сети. нашла телефон? или это новый?»
Я еще не внесла в адресную книгу ни одного контакта, но этот номер знала наизусть. К сожалению. Три единички на конце – как напоминание о том, что он всегда и во всем лучший. Первый.
Я не стала ничего отвечать.
«как ты себя чувствуешь?»
«ты завтра пойдешь в универ?»
«Мышонок, прости меня»
«я понимаю, что ты не веришь, но это перестало быть спором уже на твоей даче»
«я должен был раньше тебе сказать но боялся что ты уйдешь»
«что мне сделать чтобы ты со мной хотя бы поговорила?»
Я не отвечала. Но читала. Понимала, что не надо этого делать, и все-таки читала.
А Кирилл продолжал писать, как будто совершенно не смущенный тем, что я молчу.
Про то, что ужасно жалеет, про то, что переживает за меня, про то, что хочет все мне объяснить…Но когда он написал, что любит меня и что его слова о любви были правдой, во мне вдруг что-то надломилось.
Я всхлипнула и сделала то, что давно должна была – занесла его номер в черный список. И удалила все сообщения.
Любит он…
Любит…
Скотина, козел, тварь!
Я вытерла рукавом мокрые от слез щеки и, решительно схватив рюкзак, начала запихивать туда учебники и тетради. Да, я завтра пойду в универ. Как минимум, чтобы сказать в лицо этой мрази, чтобы он от меня отстал. И даже если Марго увешает все стены факультета моими полуголыми фотками, мне плевать. Я устала от того, что они видят во мне слабого доверчивого мышонка, с которым можно делать все, что хочешь.
Мышки – сюрприз! – тоже умеют кусаться. И достаточно больно. Особенно когда их загоняют в угол.
Глава 19. Общественный резонанс Когда я утром вышла из подъезда, меня немного потряхивало. Да, я, конечно, готова была дать всем им отпор, но это не значит, что я не переживала.
Правда, все это волнение оказалось детским садом по сравнению с той паникой, которая охватила меня, когда из-за угла показалась знакомая черно-оранжевая машина. Царев лихо развернулся, перегородив своей тачкой дорогу, и выскочил на улицу, даже не позаботившись закрыть за собой дверь
– Чуть не опоздал! – выдохнул он, не отрывая от меня взгляда. Выглядел Кирилл откровенно плохо: взъерошенный, бледный, с синяками под глазами. Как будто это он две ночи рыдал в подушку, а не я.
