представилась она и, дурашливо изобразив некое подобие книксена, добавила, протягивая руку то ли для рукопожатия, то ли для поцелуя: – Петровна.
Поначалу её настроение мне понравилось даже больше, чем она сама.
При знакомстве с каждой так или иначе заинтересовавшей тебя женщиной неосознанно её квалифицируешь. Полагаясь на внутреннее чутьё, определяешь, будет у тебя с ней или нет. Александра читалась как «да, рано или поздно».
Я принял в открытую ладонь протянутую руку, подержал, словно взвешивая, и, ловя взгляд, чей блеск усиливался линзами очков, процитировал:
Звёзды падают с рёбер карнизов,
а за городом, вдалеке, —
тошнотворный черёмухи вызов,
вёсла шлёпают на реке.
Я опять повстречаю ровно
в десять вечера руки твои.
Про тебя, Александра Петровна,
заливают вовсю соловьи.
И дотронулся губами до запястья.
Стрелял наугад, влёт, но попал – перья полетели.
– Как р-р-романтично… А пр-р-родолжения следует ждать? – наигранно грассировала женщина, приводя в порядок оперение.
В первый же момент знакомства она напомнила мне птицу. А вот какую – понял не сразу. Через пару дней я заглянул на кофе в местное отделение Союза дизайнеров, где Петровна числилась секретарём.
– Так смотришь на меня, словно пытаешься что-то вспомнить, – она чуть задержала протянутое блюдце с чашкой кофе.
– Да вот не могу понять, какую актрису напоминаешь, – признался я, после чего сумел завладеть ароматным напитком.
– Многие на этом спотыкаются. Моника Витти. Знакомо?
Видно было, что она не хочет разочаровываться в том, кто ей только-только начал нравиться.
– Ладно, ещё подсказка – Микеланджело Антониони.
– Точно! Она ещё играла в фильме, где одна девушка пропадает во время круиза, но об этом все забывают, и её любовник заводит роман с другой. С той, что играет эта самая Моника Витти. Кажется, так.
– Фильм называется «Приключение». А ты, оказывается, не безнадёжен. Подходит.
Так говорит тренер об игроке, присланном в клуб на просмотр.
Я прозвал Александру «Розовый Фламинго». Во-первых, так называлась её причёска, во-вторых, в эту тему вписалось её пристрастие к морепродуктам – креветкам и крилю. Некоторое сходство с птицей ей придавали лёгкая горбинка на носу и очки. Сам в ответ получил прозвище «Орнитолог».
Позже ещё раз довелось услышать это её глубокое удовлетворительное «Подходит». Так, она выдохнула его в ту ночь, когда я у неё первый раз остался.
Тогда же она тихо спросила:
– Что там дальше про Александру Петровну?
Мне даже показалось, что она пригласила меня к себе, только чтобы задать этот вопрос.
Ты опустишь тяжёлые веки,
пропотевшая,
тяжко дыша…
Погляди —
мелководные реки
машут перьями камыша.
Александра Петровна, послушай, —
эта ночь доведёт до беды,
придавившая мутною тушей
наши крошечные сады.
Стихи, звучащие в тёмной комнате на всё ещё взбудораженной простыне, обладают какой-то особой магией. Розовый Фламинго приложила ухо к моему солнечному сплетению и замерла:
– Здорово. Прям как про нас… А дальше?
Я кивнул, сделал глубокий вдох…
– Нет, только ты сейчас не говори! – тут же защебетала Фламинго, для верности наложив свою лапку мне на губы, – будто боялась, что я исчезну, как только закончится стих. – Не надо. Только если сама попрошу.
За несколько последующих встреч так и не попросила. А потом нас развела пустяшная, но с претензией, размолвка. Перезвонил только через два года. Пришлось прогуглить телефон дизайнерской конторы. Что бы я делал, если бы она оттуда уже уволилась, вышла замуж или упорхнула с концами в тёплые края, я не знаю. Но когда трубку сняли, моё ухо обласкала скороговорка: «Уральскоеотделениесоюзадизайнеровроссии». Так бесподобно щебетать могла только Розовый Фламинго.
– Тебе всё ещё интересно, что там стало с Александрой Петровной?
– Орнитолог… А я уж думала, что так и помру в неведении… Ты никак в гости напрашиваешься?
– Розовый фламинго всегда отличался от иных видов пернатых не только изяществом форм, но умом и сообразительностью.
– Ладно… Будем считать, моё сердце дрогнуло. Подтягивайся.
– К семи буду.
– Ну-ка, постой! Что значит «К семи буду»?! Не разговаривай со мной как со шлюхой. Спроси лучше, какой напиток я предпочитаю к кальмарам.
– Спрашиваю.
– Розовое «Массимилиано Ламбруско». Возьми пару бутылок, а лучше три. Я хочу напиться и расцарапать тебе морду.
– За что?!
– За то, что ты оказался таким же, как все!
– Я готов рискнуть.
– Ладно, до вечера. Слушай, а ты чего на рабочий мне звонишь? Удалил, значит, мой телефон из контактов…
– А я вообще, похоже, прошлое удалил, – мне разом расхотелось трепаться.
Я бы так никогда и не позвонил ей, если бы не вся эта история. Нужно было где-то отсидеться несколько дней – там, где меня точно искать не будут.
А контакта не было, так как звонил я не со своего смартфона. Его я отправил скоростным электропоездом в Верхотурье. Подошёл к одному из пассажиров и попросил передать по приезде девушке.
– Вас у вагона встретят… У Оли, племянницы, вчера украли телефон… Денег на новый нет… Вот я и решил ей свой отдать…
Как откажешь такому мямле? Если же не из добрых чувств, а в надежде разжиться, так и к лучшему. Сигналы с симки на время собьют со следа преследователей, кем бы они ни были.
Себе же прикупил у привокзальных барыг бэушный, явно ворованный телефон, уже с симкой, оформленной на чужое имя.
Ну и снял почти до рубля всё, что было на моём банковском счёте. Сумма набралась не бог весть какая. Но первое время можно было продержаться – конечно, при условии, что не каждый ужин сбрызгивать розовым игристым итальянским вином.
Дверь распахнулась не сразу. Приняв розу («Это мне?!»), подставив для поцелуя щёку и подхватив брякающий пакет, Розовый Фламинго упорхнула в сторону кухни. Оттуда донеслось:
– Сама только что пришла. Проходите, мальчик, в комнату. Готовьтесь к подвигу… кулинарному. А то напридумываете себе всякого и начнёте брюки сымать. Кальмары поставила на разморозку. Сама – переодеваться.
Она вела себя естественно – словно жена, утром расставшаяся с мужем. Я снова подумал о ней с теплотой.
Уже ночью, когда я вернулся из ванной и нырнул под одеяло, обняв птицу, я зачем-то спросил:
– У тебя сейчас кто-нибудь есть?
– Будь так, я бы дала тебе от ворот поворот. А ты никак напрашиваешься в спутники жизни?
– Нет. И дело не в тебе, и даже не во мне. Так уж складываются обстоятельства, что мне надо исчезнуть… Только вот ещё не решил, куда бежать.
– Так вот почему твой номер недоступен! Пыталась позвонить тебе, сказать, чтобы лимон ещё прикупил, но услышала, что «абонент не абонент». Ой, только не говори, что ты убил или ограбил
