– Чего орете? – повелительно крикнул чернобровый на большеротого мужика, и толпа, при скрипе створок подавшаяся было вперед, замерла и даже чуть попятилась. – Опять ты, Наволока, народ морочишь! Кудесников выдумал! Мало тебя били прошлым летом! Еще хочешь! Где ты кудесников видел? Спьяну примерещились? Так поди проспись!
– В прошлое лето твои кмети, Колобей, меня и брата, и сына лишили! – Из толпы выскочил еще один мужичок, невысокий и русобородый. – Четыре избы тогда нам сожгли твои кмети с Молнеславовыми, шестерых загубили! Вас мало били – надо было совсем убить!
Толпа загудела громче и злее, придвинулась опять. Людей было много, и свободным от толпы оставался лишь крошечный пятачок перед воротами, где стоял Колобей. Но сам хозяин не растерялся и негодующе тряхнул посохом.
– На себя пеняйте! – кричал он, бросая в толпу бесстрашные и гневные взгляды. – Меньше бы глупостей слушали! Молнеслав! Не Молнеслав, а сам князь Достоблаг брата и загубил! Да! Все знают, не я один! Чего орете? Правду говорю! Правду говорю, и все знают! – яростно, с вызовом продолжал он еще громче, пытаясь заглушить крик толпы. – А кто не знает, тому пора узнать!
– Врешь, пес бородатый! – закричал от княжеских ворот молодой голос, и оттуда к Колобею через толпу кинулось несколько княжеских кметей. – Не смей князя порочить! – продолжал кричать стройный, с красивой маленькой бородкой кудрявый воевода в кольчуге поверх свиты. – У князя и в мыслях не было! Не он княжича загубил, а твои кудесники! Для Молнеслава стараешься! Люди! – призывно крикнул молодой воевода в толпу. – Чего смотрите! Колобей княжича Яробрана загубил, теперь князя нашего Достоблага загубить хочет! Для того и кудесников держит! Станет у вас князем Молнеслав – последнюю рубаху с плеч стянет! Всех вас в холопы к себе загонит, сыновей отберет и пошлет с дебричами воевать, чтобы их там князь Гордеслав живыми сожрал! Этого хотите?
– Давай сюда кудесников, бей их гром, дери их леший! – диким, тонким голосом вскрикнул русобородый и кинулся на Колобея с поднятыми руками, будто хотел вцепиться ему в бороду.
Колобей не растерялся и тут же ударил его в лоб тяжелым навершием посоха. Русобородый упал на бок, ярко-красная кровь потекла с головы на плечо и грудь, горячими пятнами усеяла землю. Толпа в первый миг дрогнула, видя, что здесь готов отпор, но потом вдруг осознала, что боярин перед ней один, возмущенно заревела и хлынула вперед, топча русобородого и уже не думая о нем.
Мгновенно ворота оказались сметены, буйный людской поток хлынул во двор, красная бобровая шапка Колобея исчезла в водовороте колпаков и поднятых кулаков. Слышался гул и разноголосый крик, треск дерева, несколько стремительных женских визгов, потом удары топора, опять треск, ликующий и дикий вопль. Толпа хлынула назад, как мутная волна, волоча по растоптанной грязи чье-то тело; длиннополая темная одежда была порвана и тащилась лохмотьями, голова болталась и билась о землю как неживая.
– Вот он, княжича погубитель! – вопили дикие торжествующие голоса. – Кудесник! Смотри, княже! Зовите князя!
Веселка вцепилась обеими руками в Громобоя, прижалась лбом к его плечу, чтобы ничего не видеть и не слышать. Ей отчаянно хотелось, чтобы этот дикий морок, дурной сон кончился поскорее, прямо сейчас! Но несколько названных имен открыли ей глаза: она поняла, куда попала и что видит. Вокруг них кипели события полувековой давности, тот день, когда отец Держимира Молнеслав, средний из трех сыновей князя Остромысла, стал прямичевским князем. Старики, видевшие те события своими глазами, почти во всем противоречили друг другу: одни говорили, что младшего брата Яробрана отравил, сглазил, даже зарезал сам Молнеслав, другие приписывали это Достоблагу. Только о самом Яробране отзывались хорошо – он не дожил и до двадцати лет и никого не успел восстановить против себя. А в дальнейшем все винили друг друга, и если князь Держимир делал что-то, что не нравилось прямичевцам, всегда находился старик, который приговаривал: «Яблочко от яблоньки, известное дело… И отец его был лиходей – вот, как сейчас помню…» Веселка знала, что это еще не конец, и догадывалась, что ее отсюда не скоро выпустят.
Все выходы с площади детинца были забиты: полуодетый народ бежал со всех сторон, на ходу вдевая руки в рукава кожухов. Мчался кузнец, прямо в прожженном бычьем переднике, с молотом в могучей руке, бежал плотник с топором на коротком топорище, бежали мужчины и парни в рубахах, в наброшенных на плечи свитах; перепуганные, ничего не понимающие женщины истошно звали и хватали за рукава своих домочадцев, подростки ликовали, свистели, махали руками, как на празднике, увлеченные общим возбуждением и не задумываясь, что все это значит и к чему может привести.
– Чего тут?
– Где? Кого?
– Колобья!
– Поделом кровопийце!
– Мать Макошь!
– Да что же вы делаете!
– Любимка! А ну слезь с тына, шею свернешь! Слезай, говорю!
– Кого там?
– С ума рехнулись!
– Да уйдем же, отец, зашибут задаром!
– А он что?
– А князь что?
– Как дикие, прямо!
Голоса сталкивались, то сливались, то старались перекричать друг друга. Толпа смыкалась все теснее. От ворот Колобея снова закричали, мощный напор притиснул Веселку и Громобоя к самому святилищу. Веселка кричала вместе со всеми, не в силах удержаться от крика, ее заливало общее чувство животного страха, казалось, что сейчас ее раздавят. Свирепо бранился Громобой, одной рукой отжимая ее от ворот, а второй отпихивая наседавших.
– Кормильца твоего убили! – горестно и злорадно кричал чей-то голос от тына Колобея.
– А ну разойдись! Разойдись, пока целы! – Из боковой улицы показался всадник на вороном коне, красный плащ вился над толпой, поблескивал железом шелом. – Кто на княжича Молнеслава – со мной будет биться! Я вам покажу, собачьи дети! – грозно кричал неведомый воевода, а за спиной его из улочки текли смешанные ряды кметей, и над щитами видны были только одинаковые шеломы.
– Давай, Добыслав! Дави посадскую вошь! – отвечали ему от княжеских ворот, и толпа заметалась, зажатая с двух сторон.
– Изменил ты князю, Добыслав! – кричал большеротый Наволока, взобравшись то ли на бочку, то ли еще на что-то – не было видно, но возвышаясь над толпой. Волосы его были всклокочены, пояс с распахнутого кожуха он потерял. – Изменил! Князь тебя из какого болота привез, в кмети взял, сотником поставил! А ты его на Молнеслава променял, на брата убийцу!
– Не твое мужичье дело князей судить! – свирепо отвечал ему всадник. – Знай свои горшки!
И тут же в толпе раздались всполошенные, яростные и изумленные крики:
– Молнеслав! Сам он! Молнеслав!
Толпа отхлынула от святилища к княжьему двору, стало можно вздохнуть. Услышав знакомое имя, Веселка подняла голову. Сейчас она увидит его, того, кто стоит в самом сердце этого дикого кипения и чье имя спустя полвека будет вызывать в прямичевцах тревогу и сомнения.
