– Одному Богу известно…
– Надо было приходить раньше, смотри, как далеко теперь стоим от кафедры, – укоряла жена мужа, по виду ремесленника.
– А правда ли говорят, что на лике Пресвятой Девы Марии, что в монастыре Дэй-Серви, выступил кровавый пот?
– Правда…
– Я слышала, что у Мадонны на мосту Рубаконе слёзы струятся каждую ночь.
– О, Господи, спаси нас, грешных! Не к добру всё это…
Неожиданно в толпе кто-то упал: оказалась стиснутая толпой старушка от нехватки воздуха. Женщины пытались привести её в чувство.
Мужчины страдали от духоты не менее упавшей старушки, утирая выступавший пот с лица. Пробежал едва слышный шелест голосов:
– Идёт, идёт… Вон он…
На кафедру медленно взошёл человек в белой доминиканской рясе с перелиной, подпоясанной верёвкой. Он скинул куколь с головы, обнажив жёлтое исхудалое лицо, глаза его горели неистовым огнём.
Неожиданно Савонарола разразился пронзительным криком:
– Се аз низведу воды на землю!!!
Толпа замерла, всем почудилось движение воды под ногами.
Доминиканец продолжал:
– И он пришёл! Сатана среди нас! Он прикрывается кардинальской сутаной: совращает дочерей, жён наших, покупает своим приспешникам церковные должности. Скоро конклав кардиналов превратиться в змеиное гнездо!
Карло внимательно прислушивался, но улавливал лишь обрывки фраз – слишком далеко он стоял.
– Нас ждут испытания, войны, развязанные им, дабы обогатить свою мошну и удовлетворить свою похоть. Вижу множество мёртвых: женщины, дети, старики – все убиты или умерли от чумы! Мы – в когтях сатаны! Auferte malum ex vobis![42]
Карло попытался покинуть храм, но безуспешно, мужчины плотно зажали его своими плечами, да так, что едва можно было пошевелиться.
Женщины зарыдали под впечатлением пророчества доминиканца, некоторые молили:
– Misecordia[43]!!!
* * *
Ваноцца спала, накрывшись тёплым меховым одеялом. Холодный февральский порывистый ветер врывался через щели закрытых ставен и плотные шерстяные портьеры. Ей было холодно даже во сне, она ощущала озноб.
Женщине снился сон, будто незнакомец, оставивший отметину на её груди, лежал на ней обнажённый… Она чувствовала его плоть как на яву, неожиданно для себя, она обняла его:
– Ещё, мне приятно, вот так… – стонала она от удовольствия.
Ваноцца открыла глаза: на ней лежал тот самый искуситель.
– Стони, стони… – проговорил он. – У тебя отлично получается.
Женщина испугалась, всё происходящее не сон: вот рядом на постели лежит муж, ветер колышет портьеры.
Она попыталась скинуть с себя мужчину, но безуспешно, он словно слился с ней в единое целое и продолжал движение.
– Ты хотела этого, не так ли? Твой юрист слишком слаб, чтобы удовлетворить тебя, – шёпотом произнёс он.
Ваноцци обезумела от страха: столько лет прошло, она начала забывать своего искусителя, словно страшный сон. Но вот он – на ней!
Она попыталась закричать, но язык не слушался её: она не смогла вымолвить ни слова.
– Напрасно ты пытаешься звать на помощь, тебя никто не услышит: все спят непробудным сном. Я пришёл напомнить тебе о нашем договоре! И если ты ещё раз вмешаешься, то расплата будет жестокой! Кто просил тебя идти к Борджиа? Ты кем себя возомнила? Спасительницей?
Ваноцци молчала, она не могла ничего сказать, помимо немоты, её тело парализовал страх.
– Ты лишишься всего, если не сделаешь то, что я велю! Ты готова?
Ваноцца кивнула.
– Возьми стилет, – повелел искуситель, – вот он.
Стилет появился рядом с женщиной на меховом одеяле.
– Отправишься в храм Марии дель-Фиоре и убьёшь Савараноллу. Даю тебе два дня.
Сказав это, искуситель исчез. Ваноцца разрыдалась, обретя дар речи. Муж, спавший рядом, сладко всхрапнул и перевернулся на другой бок. На постели рядом с ней предательски блестел стилет.
* * *
Рано утром Ваноцца Канале надела самое скромное коричневое платье, завязала волосы в пучок, накинула тёплый плащ, спрятала стилет в карман, и отправилась в храм Марии дель-Фиоре.
Она пришла к началу утренней литургии, когда в храме находились лишь настоятель, клирики и певчие из хора. Женщина вошла, накинув на голову капюшон как можно глубже, так чтобы не было видно лица, и села рядом с исповедальней. Времени было достаточно, и она вспомнила свою первую исповедь, ей тогда едва исполнилось пятнадцать лет. Уже, будучи совсем юной, Ваноцца продавала своё тело, чтобы выжить. Перед глазами всплыли события почти тридцатилетней давности и падре сказавший: «Absovolo te[44]». Ваноцца не посещала церковь почти двадцать лет, с тех пор как появился искуситель. Она утратила веру и надежду на то, что ещё когда-нибудь вновь услышит: absovolo te.
Ваноцца сидела долго, пока не закончилась служба, по окончании которой к ней подошёл клирик:
– Синьора, вам плохо?
Она кивнула.
– Вы желаете исповедаться настоятелю?
– Я… Я хотела бы исповедаться фра Савонароле, – ответила Ваноцца почти шёпотом.
– Синьора, сожалею, но вам придётся подождать. Фра Савонаролы сейчас нет в храме.
– Прошу вас, – Ваноцца достала золотой флорин, – это на нужды храма, – она протянула монету клирику.
Тот, не в силах противостоять соблазну, взял её.
– Подождите синьора, я постараюсь вам помочь.
Клирик подошёл к настоятелю, они долго совещались, затем исчезли в небольшой двери напротив алтаря.
Фра Савонарола молился, стоя на коленях перед распятием Христа. Он истово кланялся и вымаливал у Господа оградить Рим и Италию от надвигающейся угрозы. Теперь видения участились, он видел их почти каждый день. Затем монах шёл на кафедру и говорил о них в своих проповедях.
Фра Савонарола занимал небольшое помещение, пристроенное к храму, в нём было всё необходимое для жизни: распятие, тюфяк для сна, низенький стол, табурет, бумага, чернила и перо для письма. Настоятель храма, отец Бенедикт, уважительно относился к Ордену Доминиканцев, считая его оплотом самого Господа на земле и праведным перстом в борьбе с ересью, поэтому дал приют проповеднику полгода назад.
Поначалу Савонарола проповедовал не часто, но затем, когда видения его участились, он выходил на кафедру почти каждый вечер.
