— Я не злюсь, с чего ты взяла? — посмотрев через плечо, сказал Роланд. — Просто решил пойти посмотреть, что принёс этот гаденыш.
Джонни недовольно передёрнул плечом.
— В следующий раз сами пойдете. Вот тогда и посмотрим, как много и какого качества добычу принесёте. А я буду сидеть на заднице и в потолок плевать. Достали уже: "гадёныш", "мелкий". Имейте, вашу мать, хоть каплю уважения!
Роланд не обратил на его слова ни малейшего внимания и направился к Айсу, который втягивал в дом добычу. Не сказав ни слова, он начал помогать. Через пять минут они, всё также, сохраняя абсолютное молчание, закончили свою работу и снова тщательно прикрыли дверь.
— Слушайте, — подал голос Роланд, — мы, конечно, молодцы, так отлично придумали, как дверь забаррикадировать, но окна у нас-то открыты. Тебе не кажется, что это несколько глупо?
Айс посмотрел вокруг себя. Окинул взглядом закрытую, чем попало, но на удивление надежно, дверь. На порядок, который уже успела, как всегда незаметно, навести Ингрид. Посмотрел на тихо переговаривающихся и смеющихся Марту и Джонни. И на окна, зияющие провалами осиротевших рам.
Вдруг Айс, неожиданно даже для самого себя, начал смеяться. Он смеялся так, как никогда до этого. Четыре пары ничего не понимающих глаз уставились на него.
— Точно, сбрендил, — мрачно заметила Ингрид.
— Нашёл время для веселья, — буркнул Роланд, разбираясь с тем, что принёс Джонни.
— А мне нравится, когда он такой весёлый, — подала голос Марта. Роланд при этих словах напрягся, но промолчал. Он вообще был на удивление тихим и молчаливым.
— Ладно, давайте посмотрим, зря я мародерствовал или нет, — предложил Джонни и подошел к ящикам, которыми был заставлен приличный участок пола. — И после всего увиденного я искренне надеюсь, что все отвратительные слова от некоторых хорошо известных всем личностей в мой адрес прекратятся. И еще, нужно отметить, там, на улицах валяется чертова уйма трупов, так что мне полагается расслабляющий массаж. И молоко за вредность!
— Сейчас палкой поперек спины перетяну, — смеясь, сказала Ингрид, — будет тебе массаж. Эротический.
— Грубая ты девушка, — ответил Джонни и послал Ингрид воздушный поцелуй, от которого она сморщился, будто лимон съела.
— Ничего себе, — присвистнул от удивления Роланд, когда Джонни начал доставать из одного ящика бутылки не самого дешевого коньяка.
— А я говорил, что там точно будет спиртное! — радостно выкрикнул Роланд. — Айс, кончай ржать! Срочно нужно выпить. Не знаю, как вы, а я такого дорогущего коньяка отродясь не пробовал.
И вот зашевелились, растревожились все пятеро, суетясь вокруг принесенной добычи.
— Ой, тут еще и сухари есть.
— О, сыр! Целая головка! Господи, как пахнет — я сейчас в обморок упаду.
— Держите меня — это же, черт возьми, хамон! Вроде даже не пропал.
— Да ничего с тобой не станется, если и протухшую еду сожрешь.
— А вдруг помру? Скучать же больше других станешь.
— Не дождешься — делать мне нечего, скучать о тебе.
— Будешь, будешь и не спорь!
— Пошел нафиг!
— Джонни, ты волшебник! Лимонад, ящик целый!
— И еще коньяк.
— Придурок, это виски! Читать, что ли не умеешь?
— Ну, извините, товарищ профессор, иностранной грамоте не обучен.
— Да ты, наверное, вообще никакой не обучен.
— Отвали от меня!
— Конфеты, орехи, мармелад. Ты что, Санта Клауса ограбил?
— Да тут жратвы на целый год хватит.
— Сплюнь, придурочный. Я не собираюсь тут целый год торчать.
— Как будто тебя кто спрашивать будет. Будем сидеть, сколько нужно. Во всяком случае, пока я никуда отсюда уходить не собираюсь.
— Ингрид, тащи свой нож, будем стол накрывать.
— Какой стол? Где нам его взять?
— Да ящик перевернем, и будет в самый раз.
— Точно.
— Ингрид, нож!
— Да иду я, чего орать?
— Жрать же хочется!
И вот уже порезаны тонкими ломтиками продукты и разложены веером на куске найденной тут же фанеры; уже розданы бутылки и каждый получит этой ночью свою порцию эйфории и забвения. За окном сгущаются сумерки, и дом постепенно наполняется тьмой, в которой каждый может увидеть то, о чем так давно мечтал. Сегодня они имеют право на отдых. Они его заслужили.
XXII. Душа, преподнесённая в дар
Утро застало их всё в той же комнате. Растрёпанные и сонные, они следили за рассветом в зияющие провалы окон.
— Всё-таки нужно заделать эти дырки! — сердито сказал Роланд. — У меня сердце не на месте.
— Роланд, выключай свой ретранслятор занудства! Смотри, какой рассвет прекрасный, я никогда такой раньше не видела. — Марта, с восторгом глядя на сиреневое небо, дотронулась до плеча парня. Роланд вздрогнул от этого простого, ничего не значащего движения. Даже от одного взгляда на девушку в нём закипала кровь, что уж говорить о прикосновениях?
— Роланд прав, мы никогда не будем чувствовать себя в безопасности, пока у нас такие окна. — Айс смотрел, не отрываясь, на восход и хмурил лоб. Казалось, златоглавый был весь во власти холодной, пустынной тьмы, что наполняла его душу до предела.
— Ладно, давайте поищем что-нибудь, — сказала молчавшая до этого Ингрид. — Наверняка среди всего этого хлама найдётся что-то полезное.
Все, за исключением ещё слабой Марты, разбрелись по дому в поисках необходимого.
— Ищите всё, что угодно: подушки, старые одеяла, тряпки, — Айс заметно оживился, получив, наконец, возможность управлять. И пусть в его отряде было так мало людей, но для него был важен сам факт, что с ним считаются, а приказы слушают и беспрекословно выполняют.
— Вот только не нужно нас за идиотов считать, — Роланд, сжимая кулаки, гневно посмотрел на Айса. — Как будто без твоих указаний не разберёмся, чем окна можно закрыть. Мы, в конце концов, и сами многое умеем, поэтому заткнись и займись чем-нибудь полезным, вместо того, чтобы мозги другим полоскать.
— Так, не вздумайте ругаться! Только ваших извечных разборок и не хватает для полного счастья, — Джонни, подойдя к Роланду, с силой сжал его локоть. — Остыньте, друзья.
Это ироничное "друзья" вызвало настоящую бурю веселья среди членов маленького отряда. Под звуки весёлого смеха работа спорилась намного быстрее, и вот уже найдены какие-то обрывки и обломки прошлого, которые можно пустить в дело. Прошло ещё несколько часов, и дом снова погрузился во тьму, лишённый последних солнечных лучей, что не в силах более проникать сквозь плотно закрытые окна.
