В течение тех двух часов, которые они провели в дороге, Корду не раз хотелось повалить ее на сиденье и взять прямо в карете. Она была его женой. У него были все права. И он был зол. Он женился не на той, и вина за это лежала на Виктории.
Он думал о Констанс Фэрчайлд. Беленькая и хорошенькая, она была молода и податлива. То, что ему нужно.
Ничего похожего на ту, которую он взял в жены, которая обманула его, лгала ему, выставила на посмешище – и не один раз!
В Ривервуде он снова пил, но не пьянел. Он мерил шагами гостиную и размышлял. Жена ждала в отведенных ей комнатах, прилегающих к его апартаментам. Теперь она принадлежала ему, не важно, как это случилось, и он желал ее. И он, черт возьми, намерен ее взять.
Корд поставил бокал с бренди на столик и направился к лестнице. В своей комнате он снял фрак, жилет и шейный платок и, оставшись в рубашке и панталонах, распахнул дверь между их комнатами и вошел к ней.
Виктория сидела за туалетным столиком, перед зеркалом, в длинной голубой атласной ночной рубашке, свадебном подарке Сары. Лиф рубашки был из белого брюссельского кружева, не скрывающего округлость ее грудей и темные кружки вокруг сосков. Она повернула к нему лицо, тонкая ступня виднелась из-под рубашки, выше чуть просвечивали бледные стройные лодыжки.
Корд уже был объят желанием. Виктория поднялась со стула. Ее рука потянулась к горлу, и Корд увидел, что ожерелье все еще на ней.
– Я… я не смогла его расстегнуть.
Оно сверкало в свете свечей, горевших в серебряных канделябрах на туалетном столике, и Корд представил ее нагой, в одном ожерелье на шее.
– Я знаю, что вы сердитесь, – сказала она. – Если бы я могла, я бы все изменила.
– Слишком поздно. Подойдите, Виктория.
На мгновение она застыла. Затем прерывисто вздохнула и пошла к нему. Ее волосы были распущены и свободно падали на плечи, темные и все же мерцающие при свечах. При каждом ее шаге ткань на ее груди колебалась, натягиваясь на сосках, и кровь вскипела в его венах.
Тори остановилась перед ним, глядя ему в лицо. Корд запустил руку в тяжелые пряди ее волос, оттянул ее голову назад и впился в губы.
Поцелуй не был нежным. Это был грубый, яростный поцелуй, который давал ей знать, что он испытывает. Тори окаменела, но он продолжал целовать ее, брал, что хотел, ладонями стискивал ее груди. Она не пошевелилась, чтобы остановить его, но не отвечала ему…
Корд рывком крепче прижал ее к себе и обхватил руками ее бедра, вжимая тонкое тело в себя, сообщая, что намерен обладать ею. Он чувствовал, как она трепещет, повторял себе, что жаждет ее, что намерен отплатить ей за всю ложь, за будущее, которого она его лишила.
– Снимите рубашку, – скомандовал он. – Я хочу, чтобы на вас осталось только ожерелье.
Она отступила назад, не спуская глаз с его лица, спустила бретельки ночной рубашки с плеч, дала одежде соскользнуть с бедер и легким холмиком лечь у ее ног. Теперь она стояла великолепно нагая, царственная шахматная королева из слоновой кости, как он мысленно называл ее.
– Я сожалею, что вы вынуждены были жениться на мне, – сказала она. – Если бы я знала, что будет дальше, я бы никогда не попросила вас провести со мной ту ночь на шхуне.
– Почему же попросила?
– Не могу сказать точно. Может быть, я боялась будущего. Мне хотелось узнать, как это – быть с желанным мужчиной. Я не была уверена, что у меня когда-нибудь будет еще шанс.
Корд старался не растерять свой гнев, но часть его исчезла.
– Вы моя жена. Я могу иметь вас, когда захочу.
– Да.
Он улыбнулся одними краешками губ.
– Но все будет не так, как раньше. Вам ведь это пришло в голову, да?
Она стояла перед ним, непокорная и милая. Юная, прелестная и более желанная, чем любая из женщин, которых он когда-либо знал.
– Будет не так… – сказала она, – если вы не захотите, чтобы было как раньше.
Ее слова застали его врасплох. В самом деле, чего он хочет? Он желает ее так же, как в ту ночь на шхуне, хочет, чтобы она отвечала на поцелуи с такой же импульсивностью, радостно идя навстречу каждому его прикосновению. Он хочет, чтобы она шептала его имя, чтобы ее тело прижималось к нему так сладко, чтобы он застонал.
Он шагнул к ней и коснулся ее щеки.
– Я жду тебя, Виктория. Я хочу, чтобы все повторилось.
Тори вглядывалась в человека, за которого вышла замуж, и ее горло сжималось. Его слова, сказанные неожиданно мягко, вселяли надежду. Она помнила, как он смотрел на нее в ту ночь, когда по его лицу она поняла, что нужна ему. Сейчас все вернулось, ее потянуло к нему, как прежде.
Корд поцеловал ее снова так, как ей хотелось, с нежностью, которая брала верх над страстью. Тори в ответ поцеловала его, сначала робко, затем обоих поглотил огонь. Их поцелуи становились исступленными, необузданными. Она обхватила его шею и вжалась в него, провела пальцами по тугим мышцам его груди.
Подняв на руки, он отнес ее на кровать. Опрокинув на постель, он целовал ее, удерживаясь на локтях. Корд крепко прижимался ртом где-то под ухом, целовал шею, проложил губами горячую влажную дорожку по ее плечам.
И тогда он увидел побои. Тори молила Бога, чтобы в темноте их было не заметно.
Он неуверенно коснулся одной расплывчатой метки, которая слабо проступала на ее спине.
– Харвуд, – охрипшим голосом произнес он. – Это сделал Харвуд?
– Все это в прошлом. Больше у него нет власти надо мной.
– Я убью его. – Хотя его голос стал мягким, гнев исказил черты. – Я вызову его на дуэль. – Он стал подниматься с постели. Ярость его была такой сильной, что у него начали трястись руки.
Тори схватила его за руку.
– Нет, Корд, пожалуйста! Барон отличный стрелок. Он тренируется почти ежедневно. Он гордится, что прекрасно владеет и пистолетом, и шпагой.
Корд скривился.
– Вы не верите, что я могу с ним справиться?
– Я не хочу, чтобы вы пострадали!
Он встал с кровати, но Тори продолжала держать его за руку.
– Будет скандал. Подумайте о своей семье. И обо мне. Что бы он ни делал, это осталось в прошлом. Теперь я ваша жена. С вами мне ничто не грозит.
Его скулы заходили ходуном.
– Да, – сказал он, и его голос был подозрительно тихим. – Он никогда больше не тронет вас.
– Я прошу вас, Корд, умоляю вас не уподобляться ему. Это может только привести к новой беде.
В глубине души он знал, что она права. По его лицу она увидела, что он смирился. Скандал был бы ужасный. Он глава семейства. Нужно подумать о других.
