Исчезновения в Нарито происходили в деревнях в окрестностях Сакаи в 1977 году. Они начались примерно в июне и продолжались вплоть до поимки Оды Сотацу. Газеты отслеживали эту историю с ненасытным вниманием, ею заинтересовалась общенациональная пресса, а кульминацией стала буря вокруг ареста Оды Сотацу. В чем же состояло это дело?
Исчезло восемь человек, каждый месяц исчезало в среднем двое. Следы борьбы отсутствовали; но, очевидно, исчезновения происходили внезапно (на столе – еда, ничего из личных вещей не пропало и т. п.). Все исчезнувшие, как мужчины, так и женщины, были люди немолодые или очень немолодые, разного возраста – от пятидесяти до семидесяти лет, каждый из исчезнувших, без исключения, проживал один. На дверях жилищ было обнаружены игральные карты, по одной штуке в каждом жилище. На картах не имелось отпечатков пальцев – вообще никаких. Никто не видел, как кто-либо из исчезнувших покинул свой дом. Это была поразительная загадка, головоломная, и, когда череда исчезновений продолжилась, вся округа впала в шок. Были даже организованы патрули, чтобы навещать на дому тех, кто овдовел или жил на отшибе. Но патрули ни разу не оказывались в нужный момент в нужном месте.
Допрос 2
16 октября 1977 года. Ода Сотацу. Имена инспекторов не указаны.
[От инт.: Эта расшифровка аудиозаписи допроса, возможно, тоже содержит измененные фразы или сделана небрежно. Оригинал аудиозаписи я не слышал.]
≡
1-й полицейский: Господин Ода, теперь, когда вы поспали, у вас, наверно, настроение уже не такое, как вчера?
ода (молчит).
2-й полицейский: Невозможно устроить, чтобы вам… чтобы ваше положение улучшилось, если вы вообще не будете ничего говорить. Вы подписали признание. Вы не хотите, чтобы у вас был адвокат или какой-то представитель. Вы сами знаете, что совершили. Нас волнует необходимость отыскать упомянутых лиц, тех, кто упоминается в вашем признании.
ода: Можно ли мне его посмотреть? Я хотел бы посмотреть признание.
2-й полицейский: Это невозможно. Вы не можете посмотреть признание. Вы признание написали. Вы знаете, что в нем. Это не игра. Скажите нам, где искать. Куда вы отправились с этими людьми? Господин Ода, у нас кончается терпение.
1-й полицейский: Вам нельзя посмотреть признание. Инспектор прав. В этом нет ни малейшей необходимости, обойдетесь и так. Конечно, может быть, если вы нам поможете, тогда, может быть, произойдет много того, без чего можно обойтись и так. Мы уже говорили: питание получше, камера побольше, другое учреждение. Пожалуй, даже это. Я не говорю “да”, ничего такого. Такого я не говорю. Но расскажите нам об этом, и мы посмотрим, что удастся устроить.
2-й полицейский: Это затрагивает вас. Все в ваших руках.
(На пленке – еще сорок минут молчания, в течение которых следователи и Ода смотрят друг на друга. Наконец – звук закрывающейся двери, щелчок, которым обрывается запись.)
Интервью 2
(Брат)[От инт. Это интервью тоже проводилось в вышеупомянутом доме. Брат Сотацу, Дзиро, был его самым преданным защитником. Собственно, он узнал о случившемся еще раньше, чем родители, и сунулся было в полицейский участок. Однако его не пустили, а почему – неизвестно. Возможно, он пришел туда еще до того, как Оду подвергли первому допросу. Неясно. Я расспрашивал его очень дотошно. Из всей семьи он наиболее горячо возмущался случившимся. В молодости он работал на сталелитейном заводе – именно там работал и в 1977-м. Позднее стал активистом профсоюзного движения. Когда я с ним познакомился, он носил элегантную одежду и ездил на дорогом автомобиле. О его личных привычках я могу сказать, что за время каждого нашего разговора он выкуривал чуть ли не пачку сигарет. Не знаю, было ли это для него нормой или его нервировали мое присутствие и тема наших бесед. На несколько интервью он приезжал с детьми: оба ребенка были маленькие, играли во дворе, пока мы разговаривали. Хотя со мной он был очень сух, иногда даже враждебен, с ними он говорил чрезвычайно ласково. В свое время я занимался дзюдо, как и Дзиро; однажды он меня прервал, нежданно-негаданно, чтобы спросить, не занимался ли я когда-то дзюдо. До того момента я ни словом не упоминал о дзюдо. Когда я ответил утвердительно, он рассмеялся. Я это всегда определяю, сказал он. У дзюдоистов немножко другая походка. Хотя это, возможно, заронило во мне симпатию к нему, заверяю вас, что все время старался быть по возможности беспристрастным.]
≡
инт.: Это было девятнадцатого октября?
дзиро: Да, возможно. Не знаю.
инт.: Но в полицейском участке вы были впервые?
дзиро: Вообще-то нет, я туда уже как-то раз ходил, насчет одного друга из заводских. Ходил к нему на свидание, сопровождал его жену на свидание. Кажется, он подрался, и его забрали в полицию.
инт.: Вашего друга?
дзиро: Да, за несколько лет до тех событий.
инт.: Но на этот раз…
дзиро: Я повидал Сотацу. Полицейские меня обыскали. Я подписал какие-то бумаги, показал какие-то документы, и меня впустили. Его камера была на задах. Он сидел там один, в длинной камере без единого окна.
инт.: Полицейские оставили вас наедине для разговора?
дзиро: Нет. Один полицейский оставался неподалеку, так, чтобы слышать. Когда Сотацу меня увидел, он подошел к порогу камеры, и мы друг на друга посмотрели.
инт.:: Как он выглядел?
дзиро: Ужасно. Он сидел в тюрьме. Как он, по-вашему, должен был выглядеть?
инт.: Что вы ему сказали?
дзиро: Ничего я не говорил. Я туда не говорить пришел. Просто хотел его увидеть и хотел, чтоб он знал, что я о нем думаю. Не знаю, хотел ли я что-то от него услышать. Не знаю, что такого мог бы он сказать, такого, что стоило бы услышать.
инт.: О деле вы читали в газетах?
дзиро: Да, газеты только о нем и толковали. Оно длилось уже несколько месяцев – сплошные исчезновения. А потом пошел сплошной Сотацу. Он признался во всем, даже в тех эпизодах, о которых газеты ничего не знали. Вот что убедило полицию. Они думали, что исчезновений было восемь, но он сознался в одиннадцати, остальные три прошли совершенно незамеченными. Когда полиция выехала проверить, как там эти люди, их тоже уже не было.
инт.: И вы не спросили его об этом?
