Причина этого процесса трансформации, который можно обнаружить снова и снова в духовной истории людей и который мы только лишь кратко очертили здесь, может быть прежде всего найден в тенденции духовных форм становиться более жёсткими. Это связано с тем, что в природе человеческого сознания желать или даже быть вынужденным формулировать и закреплять те или иные вещи ясным и недвусмысленным образом. Бессознательная психическая жизнь, напротив, склонна к более гибким и менее точным моделям поведения. По этой причине как у отдельных людей, так и в культуре в целом, сознание и бессознательное могут вступать в противостояние. Когда это происходит, мы говорим о неврозе как у человека, так и в культуре, о духовном кризисе. (Очевидно, что мы сейчас обнаруживаем себя снова в самом эпицентре такой ситуации!) Это означает, как отмечал Юнг, что сегодня многие люди подвержены совершенно необязательному неврозу. Если бы они жили в другую эпоху, они были бы нормальны, без психических нарушений; однако они были глубоко потрясены широко распространённым историческим кризисом нашего времени и под его влиянием оказались в полной неуверенности. Таким образом мы можем не найти причины нездоровья пациента в его личной истории; скорее мы должны вместе с ним — с помощью его снов — искать решение проблемы эпохи. Но всё равно, как мы говорили, эти коллективные кризисы гарантируют неотвратимость дальнейшего развития человеческого сознания — на индивидуальном и коллективном уровнях. Они являются побудительными причинами, лежащими в основе творческих духовных обновлений.
Так как это универсальный человеческий, типично психологический процесс, он также принимает символическую форму в фольклоре и мифах — в мифе о старом или больном короле, который должен быть заменён или исцелён при помощи живой воды. Старый больной король является символом омертвевших духовных форм культуры, о которых идёт речь выше, которые больше не находятся в гармонии ни со сферой инстинктов, ни с бессознательными духовными тенденциями коллективного бессознательного. В мифе обновление обычно осуществляется героем, который часто является простым человеком или вообще дураком. Его наивная искренность способна довести процесс трансформации до конца. Этот миф обнаруживается у всех народов земли, а его существование показывает, насколько важной является такая разновидность историко-психологической трансформации.
Если мы с помощью снов обратим наше внимание на процессы, происходящие в коллективном бессознательном, мы сможем в той или иной мере предсказать определённые исторические или духовные изменения. Также именно на внимательности к этим процессам в конечном итоге основывается прорицание. И именно в соответствии с мифическими правилами пророки Ветхого Завета были часто презираемы, более того, рассматривались как дураки или сумасшедшие. Вот почему Элишу описывают как безумца (2 Книга Царей, 9:11), так же, как и Иеремию (Книга пророка Иеремии, 29:26), а в Книге пророка Осии следующее представлено как vox populi: «Глуп прорицатель, безумен выдающий себя за вдохновенного». Когда люди увидели экстаз Саула, они сказали: «Что случилось с сыном Киша? Разве и Саул среди пророков?», подразумевая, что такое поведение ни в коем случае не подходит для короля[4]. Но пророк смотрит вглубь и таким образом предсказывает будущие духовные изменения через образы. В качестве всего лишь одного примера можно упомянуть, что Церковь рассматривала видения Сына Человеческого в Книге пророка Даниила и Книге Еноха (60:10) как предзнаменование пришествия Христа.
Если верна гипотеза о том, что духовные трансформации можно заранее прочитать в коллективном бессознательном, тогда естественным образом возникает вопрос, где мы находимся сейчас в связи с современным кризисом. К.Г. Юнг в своих работах «Ответ Иову» и «Aion» сделал попытку дать ответ на этот вопрос. В общих чертах повторяя то, что там сказано, проблему можно описать следующим образом. В Ветхом Завете образ Бога является целостным в том смысле, что Яхве содержит и добро, и зло внутри самого себя: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир, и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю всё это» (Исаия, 45:7). С наступлением христианства в этом отношении началось значительное преобразование. Бог не только стал человеком как Христос, он стал всё более и более добродетельным. С другой стороны, Сатана, как сказано, «пал с небес подобно молнии». С этого момента он становится творцом зла. На протяжении первого тысячелетия христианства мы видим постоянные попытки подавить зло и помочь восторжествовать добру. В дальнейшем, в тысячном году, большинство людей ожидали Страшного суда, торжество над злом и конец света. Однако ещё до этого, как предсказывал сам Христос, появится Антихрист и установит краткосрочное царство зла. Когда в 1000-м году конца света не произошло, началась психологическая трансформация, которая характеризовалась тем, что проблема зла снова оказалась в поле зрения людей или даже проявилась в разного рода антихристианских движениях.
Возвращение арабами Западу языческих духовных традиций вызвало переоценку природы и — в эпоху Ренессанса — всего мира. Это привело — если не вдаваться в детали, так как эти темы широко обсуждаются в наши дни, — к полностью мирской ориентации современных естественных наук, равно как и к рационализму Просвещения. Хотя рационализм сначала использовался Церковью против тех, чьи убеждения расходились с её собственными, сейчас он бросает тень сомнения на её же вероучение. Национал-социализм и коммунизм были большими движениями, которые сделали очевидным (и продолжают делать) распад христианских ценностей у большого количества людей. Однако с точки зрения Юнга в коллективном бессознательном сегодня присутствует явная тенденция к пониманию слишком сильно разделившихся полярностей добра и зла в их человеческой психологической относительности и к новому их объединению в целостном образе Бога. Это объединение, однако, может произойти только при помощи посредника, которым, согласно Юнгу, является доселе пренебрегаемый феминный принцип. Основная критика Юнга в отношении религии Ветхого завета — как, впрочем, и современного протестантизма — состоит в том, что это абсолютно маскулинные религии. Тенденция ассоциировать женщину со злом постоянно проявлялась, начиная с ведущей роли Евы в первородном грехе. Призвание пророка и жречество недоступно для неё. Даже сегодня в ортодоксальных синагогах женщина не может пожимать руку рабби, а участвовать в службах ей разрешено только из-за специальной решётки! В относительно поздних мудрых книгах Ветхого Завета наконец-то появляется женская фигура, персонифицированная «Премудрость Божия», которая славится как языческое дерево и богиня плодородия: «я возвысилась как кедр Ливанский и как кипарисовое дерево в горах Ермонских. Я — мать чистой любви: отдана всем моим детям» (Екклесиаст 24:13).
Между прочим, фигура Sapientia Dei интерпретируется в том числе как анима Христа, как феминный элемент в его символизме. В Средние Века она также рассматривалась как некоторая разновидность мировой души, которая связывает воедино все вещи. И, что немаловажно, с точки зрения Католической Церкви она — прообраз Девы Марии. И конечно не является совпадением то, что именно в Эфесе Деве Марии был дан статус «Богородицы»[5]; Эфес — город культа Артемиды Эфесской, великой матери богов. Во всяком случае в католическом мире определённый феминный психический элемент сохранился в форме почитания Девы Марии. Однако феминный принцип больше требует объединения, нежели поляризации противоположностей, и поэтому Богоматерь рассматривается как посредник. В свете таких исторических предпосылок становится намного легче понять, почему психолог К.Г. Юнг превозносил знаменитый догмат о Взятии Пресвятой Девы Марии в небесную славу как величайшее духовное деяние нашего столетия. Разумеется, в догмате было не так много того, что не было бы уже принято в народных обычаях. Однако догмат всё равно довольно примечателен, так как он признаёт и разрешает самую актуальную проблему коллективного бессознательного: Богоматерь была взята на небеса вместе с телом, которое не было получено безгрешным образом, что косвенно означает гораздо более широкое принятие человеческого тела и вместе с этим материи в целом. Это выбивает почву из-под ног антихристианского материализма, так как в бессознательном людей сегодня явно больше не существует тенденции исключать их тела и их сексуальность из целостности их развития и самореализации, как это делал средневековый человек со своими аскетическими упражнениями.
