Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140
«Будешь участвовать в голодовке?» — чуть не с порога спросили меня. Я на такие провокации реагирую четко: «А вы?» «Нет» звучало с интонацией: «Нет, конечно!» А я тут при чем? У вас в партии 18 тысяч человек. И вы тащите на свое сугубо корпоративное мероприятие какую-то левую тетку? Знаете, что это значит? Весь свой дееспособный контингент вы уже пересажали. Остальные не подходят даже на роль овощей…
Хотя изначальных людей-художников в партии уже давно заменили на людей-винтиков. «У нас не принято отказываться…» — в упор косились на такую несознательную меня. Вышедшие в тираж «старики» злобно развивали по углам теорию про одержимых и невменяемых, наполняющих теперь ряды партии. Человек, которому я верю, как-то обмолвился, что в партию приходят люди и говорят: пошлите меня на дело, за которое меня посадят… Кто-нибудь еще хочет спросить, почему я не вступаю в НБП?.. «Что они здесь ищут? — ужасался он уже руководящему звену. — Мразь — она же хитрая. Для чего им партия? Лимонов — тот, может быть, отхватит себе местечко в комитете «Выборы-2008». А эти-то что себе урвут?..»
Четверых «смертников» все же нашли. Три парня и девочка. Все не москвичи… Первого мая голодающие окопались в Бункере. Мне на это было плевать. Я в тот момент уже ничего не видела вокруг…
Слишком дорогой мне человек, конечно, из партии, с которым так тяжело расстались полгода назад… Его в апреле в Москве сбила машина. Я в ужасе примчалась к нему в больницу — и так там и осталась. Он стал еще неизмеримо дороже… Его мучения выматывали душу. Но в настоящее отчаяние вгоняло то, что я знала: он выходит из больницы — и мы опять расстаемся. И после этой катастрофы я себя уже не соберу. Мне необходимо переломать свои бессмысленные чувства — и успеть уйти первой.
И я, кажется, знаю, как выжечь память о нем. Знаю, куда можно уйти, устроить себе добровольное заключение. Соскочить…
Голодовка, похоже, была изначально обречена. Об этом полушепотом поведал мне один из видных НБ-деятелей, куратор акции, бывший патологоанатом Анатолий. Руководство партии не обеспечило акции необходимый общественный резонанс, не забрасывало высокие инстанции яростными ультиматумами. У руководства вообще был медовый месяц с актрисой из «КГБ в смокинге». КПД от медленного самосожжения ребят равнялся нулю…
Как погреться на пожаре
Но я вдруг поняла, как можно погреться на этом пожаре. Заключенным этим не поможешь. Но можно помочь себе…
Я выдвину свой ультиматум. Одному-единственному человеку. Да, ему… Я упаду на эту чертову голодовку — и только он один сможет меня остановить. Обездвиженному калеке без сиделки плохо. Буду нужна — позовет. А нет…
А если нет, то очень скоро мне станет вообще не до него. И невыносимая память о нем растает в мутном тяжелом мареве полуобморока. Господи, неужели возможно такое счастье? Все, решено…
А уж как здоровье поправлю. Голод — единственное, что дает мне ощущение полета. Первый раз, что ли?
И еще. Господа большевики почему-то решили, что могут так запросто потребовать от меня на блюде мою жизнь. Хорошо, они получат идеально упакованный… кукиш. Мне-то они сделают рекламу. А что мне остается, мне же надо хоть в чем-то поучаствовать, чтобы было о чем написать… Это будет восхитительно грязная самореклама. И я честно заработаю свое право писать про них «гадости»: «Я тут за вас, помнится, жизнью рисковала…»
Формула любви
А еще… Можешь — значит, должен.
…Я не собиралась участвовать в первомайской демонстрации в Москве. Просто подошла посмотреть на построение колонны. Мне было по пути. Я бежала в больницу. Только там и надо проводить Светлое Христово Воскресение — два праздника вот так нехорошо совпали в 2005 году. Даже храм отступает. Здесь ты можешь обратиться к Нему напрямую, дотронуться до руки, подать воды. «Я был болен, и вы посетили Меня… Так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне». Мой «Бог» очень осязаемо материализовался тогда в безумца с переломанной ногой, первую неделю после аварии проведшего в диком бреду. Мое место было рядом с ним…
Тугая колонна полыхнула десятками флагов, начали раздавать портреты полсотни политзэков, чтобы пронести по городу это буквальное олицетворение своей политической борьбы. И когда самый первый портрет поплыл над головами… мое сердце рухнуло на камни. Мой приятель Юрий Викторович из Нижнего Новгорода спокойно и просто смотрел на меня сверху с портрета, вдребезги ломая своим немыслимым появлением здесь матрицу моего недавнего равнодушия. Откуда он здесь?! Один только раз после декабрьского захвата приемной у меня кольнуло сердце — и я кинулась штудировать списки заключенных. Нет, друзей в нем вроде бы не было. И вдруг — Юра. Боже мой… Столько времени общаться с человеком — и не знать его фамилии! Потом глянула в списки еще раз. Методом исключения получился «Юрий Викторович С…». Вот и познакомились…
Нижегородский гений, исключительно достойный парень, умница-студент, музыкант. Он ведь не состоял в партии. Но партия черным роем вилась вокруг него… Раз в несколько месяцев я почти без предупреждения безапелляционно обрушивалась на практически постороннего человека, появляясь на пороге его квартиры. В гости приезжала. И попадала домой. Где уже обитали дикие орды таких же НБ-проходимцев. Свой последний на тот момент день рождения я отмечала в жутком одиночестве на хате у того же Юры. Жестоко отгрызая куски от здоровенного леща, хамски добытого в хозяйском холодильнике… Юрий Викторович… Как же так? Как беззаботно все начиналось — и как стремительно и жестоко оборвалось…
День летел за днем, а у меня все не шел из головы взгляд моего друга, обращенный на меня сквозь флаги над толпой. И я поняла, что больше так не могу. Неужели я просто развернусь и уйду — и оставлю этот взгляд без ответа? Да не бывать этому. Я могу позволить себе роскошь хоть немного побыть человеком. Плевать, по каким причинам этот парень сел. О причинах войны помнят до первого выстрела. А дальше — просто защищают своих близких… Я заступлюсь за друга. Сделаю, что могу. Можешь — значит, должен… И когда мы встретимся с Юрой снова, мне будет не стыдно посмотреть ему в глаза. И нагло дожрать жирного леща из опустошенного нацболами холодильника. Что-то уж очень золотой оказалась для нас эта рыбка…
Странно, но накануне того, как это все завертелось, я почему-то вспомнила графа Калиостро с его «Формулой любви»: «В любви главное — возможность не раздумывая отдать свою жизнь за другого. Интересно попробовать…»
Перезагрузка
12 мая я объявила сухую голодовку. Чтоб наверняка.
«Наверняка» настало незамедлительно. Полуобморок. И невыносимо холодно. И ни единой мысли о НЕМ! Как отрезало. Получилось. Вот она, пошла перезагрузка…
Я четыре дня не пила ни глотка. «Только он один сможет меня остановить…» Потом ночью стащила у «сокамерников» семь литров «Ессентуков» — и еще три сухих дня. Патанатом Анатолий уже подступал ко мне с лопатой: «Ты что! Еще чуть-чуть — и кома!» Его паника передалась и мне. Дикие эксперименты я соблаговолила прекратить. Тут-то Анатолий Сергеевич и рассказал:
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140
