Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Он выдохнул, успокоился. Ехать им было до конечной минут сорок.
— Расскажи мне, чем там дело кончилось, — спросил майор.
Юрий мгновенно понял, о чем речь.
— Он стал отчасти мухой, — сказал.
Майор хмыкнул.
— Только все эти мушиные свойства в человеке увеличились. Человек — что-то вроде увеличительного стекла.
— Это мне непонятно, — сказал майор.
— Ну. В общем, человек — это чудище.
— Это мне понятно.
Майор посмотрел на Юрия со вниманием. Впрочем, ничего больше не спросил и отвернулся к окну.
У городка уже полупустой, легкий автобус развернулся, встал, отворил двери. Юрий поднялся, выбрался в проход, майор следом. Спросил уже готового спрыгнуть со ступеньки Юрия:
— Тебя как зовут?
Юрий обернулся.
— Меня Михаил, — сказал майор. — А некоторые зовут Мишель. В честь поэта Лермонтова.
— А меня в честь космонавта Гагарина.
— Отличный выбор, — сказал Мишель.
Юрий спрыгнул и направился к КПП.
1990, апрель, 4
Апрельским вечером накануне пятницы Юрий и Клава прогуливались по городку. Шли рука об руку, здоровались со знакомыми. Было еще светло. Время от времени Клава восклицала:
— Ах, посмотри!
Они останавливались и смотрели.
Ожившая, готовая раскрыться почка.
Глазастый малыш в коляске.
Скачущий по просохшему асфальту воробей.
На площади возле темной ели толпились люди.
— Смотри! — воскликнула Клава.
В белом платье до колен стояла высокая блондинка под руку с майором. Возвышалась над ним.
— Это свадьба.
— Ну да, — тут же понял Юра. — Конечно.
Майор был в парадной форме с орденской планкой. Багровый, гладко выбритый. Потный. У молодой жены лицо спокойное. Взгляд поверхностный, скользящий. Они фотографировались. Вдвоем. Толпа гостей стояла поодаль, за фотографом.
— Внимание, — сказал фотограф.
И толпа за ним примолкла. Но майор вдруг привстал на цыпочки, замахал свободной рукой и закричал:
— Эй, Гагарин! Я женился! Приходи в столовку! Давай! Гуляем!!!
И все-все люди на площади обернулись и посмотрели на Юрия. Клава дернула Юру за руку, жена майора не шелохнулась.
— Спасибо! — крикнул в ответ Юрий. И тоже зачем-то привстал на цыпочки и махнул рукой.
— Внимание! — попросил фотограф утомленно.
Майор поправил фуражку, прижался к жене.
— Улыбочку!
Майор улыбнулся. Лицо жены осталось неподвижным.
— Снимаю!
В тишине они услышали щелчок затвора.
— А как же птичка? — прошептала Клава.
— Вылетела, — прошептал Юра. — Без предупреждения.
Толпа между тем зашумела, повалила к новобрачным — фотографироваться вместе. Темная, еще не очнувшаяся от зимы, ель стояла за ними мрачным фоном.
Клава повела Юру от площади. Молчала, пока совершенно уже не перестали слышаться с площади голоса и смех. Пока не послышался с плаца топот и хор голосов:…не плачь, девчо-о-онка…
— Бесстыдник, — сказала Клава. И Юра понял, что речь о майоре.
— Почему?
— Почему?
— Я не понял.
— Ну ты даешь.
— Правда.
— Дурачок у меня муж.
— Нет, правда.
— Тебя позвал, а меня не нужно? Тебя это не удивило? Не задело?
Клава шла молча, поджав губы. Поскользнулась на ледяной, невидимой в полумраке глухой улицы дорожке, и Юра схватил ее под руку. Но Клава руку выдернула.
— Домой пойду, — сказала Клава. — А ты не ходи за мной. Оставь.
Это была их первая и единственная размолвка за всю жизнь.
Клава ушла, Юра стоял на тротуаре. Сгущались апрельские сумерки. Холодало. Юра спросил сигарету у прохожего. Закурил. «Ничего, — подумал, — это я так, для отвлечения». Неуютно ему было от того, как они с Клавой расстались. Нескладно. Юра докурил и побрел узким тротуаром. Ледок крошился под ногами, хрустел, как вафля.
Вышел к кинотеатру и увидел афишу:
ОБЛАКО-РАЙ
Темно-серые, каменные буквы ступенями вели к белому облаку на синем клочке неба. На облаке сидел небольшой человечек. Первая буква, О, первая ступень, вросла в узкую полоску земли с пятиэтажными домами (белье на балконах, старухи на лавках у подъездов), вросла, потрескалась.
Юра подумал, что лучше бы посмотрел сейчас детектив. На афише должны быть кровавые буквы с подтеками, синяя ночь, туман, пятно фонаря, женское холодное лицо. Такое холодное и такое красивое, как у жены майора. Юра смотрел на афишу, хмурился.
Развернулся и направился к столовой.
Свет в окнах одноэтажного здания столовой горел, погромыхивала оттуда музыка, на крыльце офицеры курили и говорили о чем-то. Юра стоял рядом, слушал и не мог понять о чем. Улавливал слово, задумывался над ним, а разговор тем временем шел дальше, и даже не шел, а бежал.
«Недоразумение».
Недо-разум…
«Отцепись».
От-цепись. Надо же. Цепь. Вот оно что.
«Отвали!»
От-вали, вали, Валюша, иди валенки валяй.
Лес вали, — какой-то другой, строгий голос подсказал Юре.
Один из офицеров вдруг слетел с крыльца, шлепнулся в едва подмерзшую лужу, крикнул:
— С-с-сука!
Вскочил и вновь едва не шлепнулся, поскользнувшись. С крыльца захохотали. Офицер бросился на хохотавших, его отшвырнули. Юра отступил. Прошел под окнами. Дверь подсобки была открыта, он вошел. Пробрался мимо гремящих посудой женщин; кошка выскочила под ноги, Юра отшатнулся.
В зале столы все были сдвинуты вместе, в один длинный, вдоль стены. Майор с женой сидели во главе. Места свободные были. Из кассетника на подоконнике гремела музыка, немногие танцующие стучали ногами в пол.
Юра сел. Чистой тарелки не было, он придвинул салатницу, почти пустую, взял ломоть хлеба. И ложкой, которая была в салатнице, принялся есть. Свекла с орехами под майонезом. Юре понравилось. Хлебом он собрал со дна остатки. Женщина напротив смотрела на него. Она походила на Шуру из зимнего фильма «Шура и Просвирняк» (так Юра разделял фильмы, по временам года, — время года как время действия, — и это была точнейшая характеристика; время года создавало настроение, задавало вектор восприятия; «Шура и Просвирняк» был, несомненно, зимний фильм).
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
