В конце 1840-х годов Амос Старр Кук помог убедить короля Камеамеа III, своего бывшего ученика, что следует объявить земельную реформу. Именно эта реформа уничтожила один из столпов гавайского общества. Согласно ее положениям, огромные общинные земли оказались разделены на маленькие участки, большинство которых стало «королевскими владениями». Таким образом, благодаря реформе появился принцип землевладения, и честолюбивые плантаторы, включая многих миссионеров с их сыновьями, теперь обрели законное право покупать сколько угодно земель. Десятки людей так и поступили. Вскоре миссионеры и элита плантаторов слились в один класс.
На пути к богатству по-прежнему оставалось еще одно препятствие. Рынок находился в Америке, и страна защищала своих промышленников: за ввоз сахара взимались запретительные пошлины. В 1850-х гавайские плантаторы хотели решить проблему просто: сделать Гавайи частью США. Однако Вашингтон пока не вкусил в полной мере удовольствие иметь заморские колонии и отказал. Позже плантаторы пытались уговорить власти подписать соглашение о свободной торговле или «договор на основе взаимности», который позволил бы обойти пошлины, но и это им не удалось.
С течением лет новое поколение американских бизнесменов, политиков и военных стратегов США заинтересовалось внешней торговлей. Гавайские плантаторы тут же выступили со встречным предложением: в обмен на вышеупомянутый договор они даруют Штатам исключительное право расположить на Гавайях военные базы. Под влиянием плантаторов податливый король Калакауа, подписавшись под планом, представил его в Вашингтоне. Президент Улисс Грант посчитал, что соблазн слишком велик, и летом 1876 года должным образом составленный договор был подписан и утвержден.
Его положения гласили:
«Покуда договор является действительным, Его Гавайское Величество обязуется не передавать в аренду или не распоряжаться каким-либо другим способом портами, гаванями и прочими участками своих владений в пользу иных государств, стран или властей, а также не заключать договоров, согласно которым другая нация обретет привилегии, сходные с беспошлинным входом судов, дарованным настоящим соглашением Соединенным Штатам Америки».
Этот договор сохранял внешнюю независимость Гавайев, но на деле перевел острова под протекторат Америки. Знаменитый историк того периода, Уильям Адам Расс, писал, что «таким образом, Гавайи, по сути, перешли в сферу влияния Америки, но плантаторы остались довольны… Политические последствия соглашения нельзя переоценить. Когда Гавайи, наконец, присоединили к США в 1898 году, почти все сошлись во мнении, что договор стал первой ступенью, то есть экономическим захватом».
Весть о соглашении привела многих коренных жителей в ярость. Когда протесты ожесточились, взволнованный король счел необходимым попросить защиты у Америки. Штаты ее предоставили, отправив на Гавайи сто пятьдесят морских пехотинцев.
Сахарная индустрия развивалась быстро. За первые пять лет после подписания договора количество плантаций на Гавайях утроилось. Экспорт сахара в США в 1876 году составлял двадцать один миллион фунтов. В 1883-м он вырос до ста четырнадцати миллионов, а в 1890-м – уже до двухсот двадцати пяти. Деньги хлынули к плантаторам рекой, и они прибрали к рукам всю экономику Гавайев.
Выращивание сахара – занятие трудоемкое. Однако ни белые поселенцы, ни местные жители не хотели работать в полях. Рассмотрев несколько вариантов, плантаторы стали ввозить рабочих из Японии и Китая. Счет им шел на тысячи, что только отвратило плантаторов от демократии, так как благодаря всеобщему праву голоса в правительстве оказалось бы большинство небелых.
Договор был заключен на восемь лет. Когда срок истек, плантаторы из Луизианы попытались не допустить перезаключения, что сильно обеспокоило их гавайских коллег. Король Калакауа был вынужден идти на новые уступки. Новый договор включал пункт о передаче Штатам гавани Перл-Харбор на острове Оаху, которая считалась лучшим естественным портом на севере Тихого океана.
Спустя несколько лет король Калакауа утвердил конституцию, которая узаконила власть плантаторов. Большинство полномочий легло на плечи министров, причем король не имел права отстранить никого из них от должности без соответствующего одобрения законодательного органа. Для выборов в последний был назначен имущественный и денежный ценз. Все это получило название «Конституция штыка», так как ее ввели насильно, незримо угрожая военным ударом. Все американцы и европейцы, даже являясь негражданами, имели право голоса, в отличие от рабочих-азиатов. Автором конституции выступил Лоррин Тёрстон. После того как Калакауа неохотно ее подписал, плантаторы заставили его назначить Тёрстона на пост министра внутренних дел.
Неспособность Калакауа противостоять принуждению показывала, насколько сильно гавайская монархия прогнулась под контроль белых. Конечно, они добились своего положения не сразу, а цепочкой уверенных шагов. Уильям Адам Расс писал, что они «год за годом, медленно подбирались к королю все ближе, завоевывали его благосклонность, пока наконец не превратились в серых кардиналов. Удерживая в руках всю торговлю и богатство островов, они, пусть и в меньшинстве, высоко встали над людьми, которые еще недавно радушно принимали их как гостей».
Благодаря такой системе гавайские плантаторы процветали еще более десяти лет. Затем последовали два удара. Первый – в 1890 году, когда конгресс ввел «пошлину Маккинли». Она позволяла беспошлинно ввозить в США сахар со всего мира и «щедро» возмещала местным плантаторам ущерб в размере два цента за каждый фунт. Таким образом были уничтожены условия, при которых сахарная промышленность на Гавайях приносила огромную прибыль, и плантаторы погрузились, как говорил один из их лидеров, в «глубины отчаяния». В течение двух лет экспорт сахара рухнул с тринадцати миллионов долларов до восьми.
А второй – в 1891 году умер король-марионетка Калакауа, и на трон взошла его своевольная сестра, Лилиуокалани. Новая королева посещала миссионерскую школу и приняла христианство, но не утратила связи с корнями. Когда ее брат отдал американцам Перл-Харбор, она написала в личном дневнике, что это «день позора в гавайской истории». Позже, в том же году, когда Лилиуокалани находилась в Лондоне на праздновании пятидесятилетия королевы Виктории на троне, она узнала о «Конституции штыка» и написала, что таким образом «получило силу революционное движение, которое создали чужаки, американцы». Лилиуокалани было пятьдесят два, когда двадцать девятого января 1891 года председатель Верховного суда Гавайев Альберт Джадд объявил ее королевой. После церемонии Джадд отвел Лилиуокалани в сторону. «Если кто-то из министров выступит с предложением, – наставлял он, – отвечайте „да“». Последуй королева этому совету, прими она роль очередной марионетки – и переворот ей не грозил бы.
Среди врагов королевы были ничтожные спекулянты, которые плевать хотели и на страну, и на людей вокруг. Другие, напротив, достаточно пожили на островах или там родились. Некоторые любили Гавайи и считали себя истинными патриотами. К их числу принадлежал и Лоррин Тёрстон.
Его бабушки и дедушки прибыли на Гавайи в качестве миссионеров. Он посещал школы – из одной его исключили как «отпетого» нарушителя дисциплины, – где учились и коренные гавайцы. В отличие от многих своих товарищей-хауле он научился бегло говорить по-гавайски и даже получил гавайское имя, Какина, которым всю дальнейшую жизнь подписывал письма и документы. Еще подростком он углубился в политику – однажды, в 1874 году, он даже прогулял занятия, чтобы посмотреть скандально известные выборы короля Калакауа, после которых вспыхнули массовые беспорядки. Тёрстон всегда оказывался в эпицентре важнейших событий.
