Но маркиз был человеком прямым. Если кто-то начинал казаться ему скучным, он немедленно прекращал эти отношения, будь то любовное приключение или дружба.
— А Изобел об этом знает? — наконец спросил Уоллингхем.
— Я еще не говорил с ней, но сделаю это при первом же удобном случае. Думаю, она поняла намек: мы не встречались уже больше недели.
Перегрин припомнил, что видел грума в ливрее цветов Сидли в доме маркиза не далее, как сегодня утром. Он принес письмо, в котором, вероятно, леди Изобел достаточно красноречиво высказывала все, что не смогла сказать маркизу лично.
Наступило время рассказать Олчестеру о том, что беспокоило Уоллингхема с самого утра:
— Линден, вы готовы услышать известие, которое наверняка вызовет ваше раздражение?
Тон, которым это было сказано, встревожил маркиза куда больше самих слов, и он пристально посмотрел на друга.
— Это касается Изобел?
— Нет, не имеет к ней никакого отношения, — быстро ответил Уоллингхем. — Есть одно дело, о котором, мне кажется, я давно должен был вам рассказать, но не было подходящего случая.
— И он настал именно сейчас?
— Полагаю, данный момент не хуже любого другого, — уныло ответил Перегрин. — Кстати, я вспомнил, что в прежние времена короли рубили головы гонцам, принесшим дурную весть.
Маркиз засмеялся.
— И вы опасаетесь, что то же произойдет с вами?
— Во всяком случае, сейчас у вас в руках вожжи! — заметил Уоллингхем.
Олчестер снова засмеялся:
— Я не собираюсь вас бить, что бы вы мне ни рассказали. Но вы возбудили мое любопытство. Я теряюсь в догадках, о чем пойдет разговор.
— Это касается Бранскомба.
Маркиз застонал:
— А я-то старался забыть о нем! Хотя бы до тех пор, пока снова не увижу его чопорную физиономию на сегодняшнем обеде.
— Если верить его словам, ее величество восторгается им сверх всякой меры и считает, что он выглядит как джентльмен.
— Спаси нас Бог! — воскликнул маркиз. — По счастливой случайности Бранскомб считает себя не джентльменом, а аристократом. Это доставляет ему большее удовлетворение и позволяет еще больше раздуваться от сознания собственной важности!
— Как жаль, что мы не можем ему об этом сказать, — рассмеялся Перегрин.
— Что же такого вы собираетесь рассказать мне я нем, чего я еще не знаю?
— Я бы очень удивился, если б вам об этом сообщили, — заметил Перегрин. — Вам известно, как королева озабочена тем, чтобы все представленные ко двору были «соединены священными узами брака»?
— Княгиня Левина передавала мне слова королевы: «Мы хотим, чтобы все эти люди, которые так близки к королю, были бы столь же счастливы, как мы с моим дорогим супругом».
Маркиз так похоже изобразил королеву, даже голос его зазвучал слабо и сентиментально, что Перегрин торопливо проговорил:
— Осторожнее, Линден, как бы ее величество не поставила вас перед алтарем, прежде чем вы опомнитесь!
— Уверяю вас, она не сделает ничего подобного! — возразил маркиз. — Я не колеблясь заявляю, что женюсь не раньше, чем сам этого захочу, даже если за неповиновение королевскому указу меня отправят в Тауэр!
— В этом я не сомневаюсь, — улыбнулся Перегрин. — Но Бранскомб сказал королеве, что это прекрасная идея, и даже уже сообщил кое-кому из своих знакомых, на ком именно он намерен жениться.
По тону Перегрина маркиз понял, что его друг придает большое значение своему сообщению, и, не сомневаясь, что Уоллингхем ждет от него вопроса, заговорил:
— Я почти уверен, что вы собираетесь сказать мне, кто эта несчастная…
— Княгиня Левина рассказала об этом мне, потому что не решилась лично сообщить вам: Бранскомб намерен жениться на вашей подопечной, как только она вернется в Англию.
На лице маркиза отразилось безмерное удивление.
— На моей подопечной? — воскликнул он. — Какого черта… — Он остановился. — Не мог же он говорить о Мирабел?
— Именно о ней! О Мирабел Честер!
— Но она еще школьница! Она еще ничего не видела в жизни и вернется в Англию не раньше, чем через месяц.
— Это так, — согласился Уоллингхем. — Но о ней уже говорят.
— То есть вы хотите сказать, — резко произнес маркиз, — что говорят о ее состоянии?
— Вы, как всегда, уловили самую суть!
Восклицание, которое вырвалось у Олчестера, сильно походило на ругательство.
— Только не говорите мне, что Бранскомб нуждается в деньгах!
— Княгиня Левина, по секрету конечно, сказала мне, что некоторое время тому назад он втайне от всех начал искать богатую наследницу. Очевидно, он сказал тому, кто потом передал это княгине, что, как бы он ни ненавидел вас, он не может не признать, что наследница рода Честеров для него — почти что ровня.
— Да неужели! — взорвался маркиз.
— Когда Бранскомб узнал, как богата ваша подопечная, — продолжал Перегрин, — он решил, что Мирабел — как раз то, что ему нужно.
Губы маркиза плотно сжались. Помолчав, он спросил:
— Милостивые небеса! Но почему?
— Княгиня предложила мне единственно возможное объяснение: после смерти старого графа Бранскомб обнаружил, что отец оставил ему куда меньше, чем рассчитывал сын, — Он женится на ней только через мой труп! — воскликнул Олчестер. — Как опекун Мирабел я никогда не дам разрешения на ее брак с Бранскомбом!
Некоторое время они ехали в молчании, затем Уоллингхем произнес:
— Вам придется поискать весомое обоснование подобного отказа.
Маркиз ответил не сразу, но по выражению его лица Перегрин догадался, что тот вполне отдает себе отчет в том, насколько трудно обосновать отказ такому жениху, как граф Бранскомб.
Что бы ни говорили о нем, граф обладал громким и уважаемым титулом, владел поместьями, которые были частью истории королевства, и к тому же пользовался расположением и короля, и королевы.
Но Олчестер размышлял о своих обязательствах в отношении дочери двоюродного брата.
Эдуард Честер умер два года тому назад. Это была одна из тех блестящих, но беспокойных натур, которые видят счастье лишь в непрестанных странствиях по самым диким и экзотическим странам и готовы без всякой необходимости рисковать жизнью, ввязываясь в такие авантюры, которых люди более осторожные постарались бы избежать.
Но хотя его путешествия нередко бывали и трудны, и опасны, они принесли ему огромное богатство.
Кто-то из друзей сделал его совладельцем золотого рудника, который неожиданно оказался очень богатым, а в совсем другой части мира принадлежавшие ему бесплодные земли внезапно начали приносить доход, потому что на них открыли месторождение нефти.
