— Ну ты погляди! Вот и Лира — воскресла из мертвых. Это же чудо!
Муж повернулся к ней: едва ли ей доводилось видеть на его лице столько боли.
— Лира… — но смотрел он как будто сквозь нее. Искал в полях Джин.
Женщине очень хотелось улыбнуться.
Закованные в черное солдаты наставили на нее оружие.
— Отставить! — рявкнул Кренник.
Лира выпустила из рук охапку одежды и подняла бластер, который скрывала под ней. Нацелив дуло на имперского офицера, она почувствовала под пальцем холодный металл спускового крючка. На солдат она не смотрела. Ей хватит одного легкого движения пальцем; даже если ее убьют, это ничего не изменит.
Штурмовики опустили винтовки. Кренник самодовольно ухмылялся.
— От нее одни хлопоты — как в старые добрые времена.
— Ты его не заберешь, — заявила Лира.
— Конечно нет. Я заберу вас всех: тебя, ребенка. Вы будете жить припеваючи.
Как заложники.
У нее уже был такой опыт — или похожий. И она совсем не горела желанием повторять его снова.
Кренника ее слова не поколебали.
Как «герои Империи».
Сбоку раздался голос Галена:
— Лира. Опусти. — Тревога в его голосе тяжелым грузом легла на ее руку, повисла на запястье. Но женщина упорно продолжала сжимать бластер, не слушая мужа.
Кренник больше не улыбался. Лира уже проигрывала в уме эту речь, представляла, как будет угрожать человеку, который снова и снова разрушал ее жизнь. Из-за этого реальность казалась похожей на сон.
— Ты отпустишь нас, потому что ты самовлюбленный трус. Ты, конечно, найдешь нас снова — если только начальство оставит тебя в живых. Это ничего. Но прямо сейчас мы уйдем, и ты нас не остановишь. Понятно?
Имперец лишь кивнул:
— Подумай хорошенько.
Женщина почувствовала, как солдаты подобрались. Она кожей ощущала на себе испуганный взгляд мужа. И внезапно осознала, что недооценила Орсона Кренника. Она считала его трусом, но за те годы, что они не виделись, он сильно изменился. Либо она с самого начала судила о нем неверно.
По крайней мере, Джин в безопасности.
Возможно, ей все же удастся спасти мужа.
— Тебе все равно не победить, — выпалила Лира.
Кренник склонил голову набок. Снисходительный жест в отношении того, кто зажат в угол.
— Огонь, — скомандовал он.
Лира надавила на спуск и ощутила, как бластер дергается в руке. В тот же миг сверкнули вспышки, и ей в грудь ударили горячие лучи. Выстрелы штурмовиков она услышала уже после того, как почувствовала боль — притупленную, словно онемевшую кожу пронзили десятки булавок, от которых кругами расходились отголоски страданий. Ее мышцы задрожали, как оборванные струны. Гален выкрикивал ее имя, спеша к ней, чтобы подхватить, но она его не видела. Перед глазами стоял лишь рычащий от боли Кренник, стиснувший пальцами почерневшее плечо, от которого в воздух поднималась струйка дыма.
Если бы Лира могла вскрикнуть, она бы закричала не от боли, а от ярости. Но крик ей не дался, и в глазах потемнело.
Последнее, о чем она подумала: «Как жаль, что Галену пришлось это увидеть».
Последнее, что услышала, — свое имя на устах Галена и разъяренный возглас:
— У них есть ребенок. Разыскать!
Но осознать эти слова она уже не смогла.
Джин нельзя было назвать плохой девочкой. Ей не нравилось хулиганить. Когда родители просили ее что- то сделать, она почти всегда выполняла их просьбы. Возможно, не сразу, но рано или поздно выполняла. Почти всегда. Никакого наказания она не заслуживала.
Девочка знала, что ей не следует оставаться и смотреть, как мама разговаривает с папой и человеком в белом. Но откуда ей было знать, что случится? Откуда ей было знать, что сделают солдаты?..
Уж не о ней ли они говорили? Не она ли виновата в случившемся?
Мама не шевелилась. Папа прижимал ее к себе. Джин не могла остановить слезы, но крик сдержала — потому что должна была быть смелой. Просто обязана.
Она видела, как испугалась мама. Кем бы ни были эти незнакомцы, девочка не сомневалась, ей они тоже причинят боль.
Джин знала, что делать. Вести себя хорошо. Поступать правильно.
На бегу было трудно дышать. Из глаз и носа лилось потоком, горло забилось. Вдалеке она слышала неестественные голоса: то ли дроидные, то ли искаженные электроникой. Солдаты гнались за ней.
Хрип, вырывавшийся при дыхании, мог выдать ее с головой. Лицо пылало заревом, которое острый глаз, казалось, различит за километры. Но куда бежать, она знала. Папа всякий раз притворялся, что это игра, когда просил ее мчаться со всех ног на поиски укрытия, но она- то знала, в чем дело. Однажды Джин спросила у мамы напрямую. Та взяла ее за руку, улыбнулась и проговорила:
— Просто притворись, что продолжаешь играть. Папе будет легче.
Она хотела притвориться и сейчас, но это было непросто.
Девочка нашла место среди нагромождения камней, которое показывал ей папа. Дрожа, она с огромным трудом оттянула крышку люка, сливавшуюся с пологом холма. Внутри лестница вела вниз, в углубление, но Джин осталась у люка, плотно прикрыв его за собой. Пыльный мрак озаряла лишь тоненькая полоска света, пробивавшаяся сквозь крышку.
Девочка прижала колени к груди и стала напевать одну из маминых песен, раскачиваясь из стороны в сторону и стараясь не замечать, что ее руки перепачканы грязью, а лицо мокрое от слез. Все это тоже было частью притворства. В этом месте ей оставалось только ждать. Таков был наказ.
Мама или папа придут за ней.
Едкий дым саднил глаза почище слез. Между скалами маячили силуэты бойцов, но распознать в камнях ее укрытие никто из них так и не смог. Когда дневной свет померк, они ушли, и Джин спустилась по лестнице.
Пещеру внизу загромождали ящики с едой, механизмы и контейнеры. Было тесно и неудобно, но, по крайней мере, она могла сесть. Девочка отыскала фонарь и в его то меркнущем, то снова нарастающем свете стала прислушиваться к грохотанию бури снаружи и стуку дождевых капель по камням. Она попыталась заснуть, но то и дело пробуждалась от дремоты: капли просочились в пещеру и, как она ни ворочалась, то и дело падали ей на лоб и руки.
Даже во сне звучало это беспрерывное «кап-кап»: хаотичные удары-брызги. Иной раз, когда капля попадала на Джин, в детских грезах на землю падала мама.
Наутро она проснулась от металлического скрежета над головой. На мгновение она спутала сон с реальностью и подумала, что мама или папа наконец-то пришли за ней. Уверила себя, что это всего лишь одна из папиных игр, а прошедший день был не более чем ночным кошмаром.
Но только на мгновение.
