Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Так вот, Ларкина мама работала художником при кинотеатре, рисовала афиши. Она всегда ходила слегка отрешенная, могла забыть о времени и засидеться в мастерской допоздна, особенно если принималась за что-то свое, за какие-то картины, которые никто не мог понять: линии, пятна, точки… Ларка была классическим ребенком с ключом на шее: приходила домой из школы, разогревала обед, ела, делала уроки. Но когда время близилось к семи, шла за матерью и приводила ее домой. Нельзя было допустить, чтобы отец вернулся, а дома ни жены, ни ужина. Грозы тогда было не избежать.
«Дэв» не просто ревновал жену, как тысяча дэвов, – он все время боялся за нее. Маленькая, худенькая, погруженная в себя женщина казалась ему неприспособленной к жизни, а потому хотелось запереть ее дома и никуда не выпускать. Когда в очередном приступе яростного беспокойства он действительно запер ее, она совсем увяла, перестала есть и все время лежала на диване лицом к стене. Видеть ее худую спину было невыносимо, и он сжалился, разрешил ей работать в мастерской. «Но чтобы по окончании рабочего дня была дома как штык, слышишь?» – гремел он над ней.
Поэтому Ларка и «страховала» мать. Кому нужны дома бури и ненастья? И вот в начале девятого класса, на дне рождения Светки Кравченко в одну ненастную пятницу, Ларка познакомилась с Васильком, Светкиным двоюродным братом. Этот Василек аж в самом Санкт-Петербурге толкал штангу и был тем еще здоровяком. Ларка внезапно влюбилась так, что начисто забыла обо всем. Взявшись за руки, они гуляли до одиннадцати у всего города на виду, не смущаясь, не чувствуя холода, и все никак не могли расстаться, ведь назавтра Василек снова уезжал в Северную столицу, в свой спортивный институт.
Когда Ларка очнулась и прибежала домой, ее встретила гулкая тишина, от которой она сразу оглохла. Переулками – так быстрее, – увязая в грязи, она помчалась к кинотеатру, и ей казалось, что ноги, как в дурном сне, увязают, будто в болоте, что она бежит, но никак не может добежать. Уже на скрипучих деревянных ступенях она услышала приглушенный рык и в страхе остановилась перед дверью – никак не могла повернуть ручку. Как будто уже точно знала, что за картина предстанет перед ее глазами.
Отец сидел на полу, обнимал хрупкое, обмякшее тело в рабочем, заляпанном краской халате и рыдал в родное плечо. Приехавшая милиция и санитары никак не могли расцепить его руки, это было выше его сил – расстаться с ней. Не найдя жену дома поздним вечером, «дэв» так накрутил себя, был так взбешен, что прибежал в мастерскую и задушил ее то ли от ревности, то ли от страха потерять. Не зря Танюшка его всегда боялась.
Так Ларка осталась одна. Ни маминых родственников: мамина мама, Ларкина бабушка, уже давно умерла, а болела она чем-то психиатрическим, ни папиных: он рос в приюте. И теперь получалось, что ее, Ларку, ждет та же участь. Но вышло по-другому. Танина мать, впечатленная этой историей, потом еще несколько лет носила передачи «великому дэву» и все приговаривала: «Как же так, такой был уважаемый человек, и ни капли спиртного в рот не брал, и надо ж, какая любовь, какое горе…» Над Ларкой мать оформила опекунство и бдительно присматривала за ней. Добилось, чтобы за Ларкой осталась родительская квартира, регулярно навещала ее, так как Ларка жила одна: сама на этом настояла, поклялась Танюшкиной матери всеми школьными богами, что будет гораздо лучше учиться, не стукнет больше ни одного пацана, а дом будет содержать в идеальном порядке.
Ларка забрала из мастерской все картины матери, развесила их по стенам, и квартира теперь стала напоминать галерею. По окончании школы Ларка, при ее успеваемости не способная претендовать ни на какой институт, пошла на курсы парикмахеров и визажистов. Начала стричь, начала зарабатывать и быстро стала самым востребованным мастером города. К ней было непросто попасть, и временами она ездила в Питер повышать квалификацию. С Васильком она никогда больше не встречалась, ни с кем другим на свидания не ходила, слушалась Танюшкину мать, а за саму Танюшку могла, как сама говорила, «отдать почку», ну или то, что могло бы понадобиться. Прямота, простота и сила, унаследованные от отца, каким-то немыслимым способом сочетались в ней со своеобразным эстетическим видением ее матери. Ларку побаивались, уважали, и уж конечно, запоминали мгновенно, потому что такого человека, как она, невозможно было не заметить и по-своему не полюбить.
В их отношениях все время сквозило какое-то неравенство: Ларка считала Танюшку «принцессой», немного завидуя тому, как Алевтина Андреевна вьется вокруг своей уже такой взрослой «деточки». Грозный директор, будучи не в силах оставить свою любимую школу, мучительно переживала расставание с дочерью, когда той после окончания института захотелось уехать покорять Москву. Так что довольно скоро она спровадила в столицу и Ларку «присматривать за Татьяной». Ларке она помогла продать квартиру и картины и дала ей взаймы немного денег, чтобы та на ипотеку приобрела небольшую квартирку-студию на дальних московских окраинах. Дочери ни на какую ипотеку она давать и не думала: была уверена, что «столица быстро ее обломает» и Танюшка вернется, сожалея, что была такой непослушной.
Картины Ларкиной мамы, к слову, купила одна московская галерея, предложив немалую сумму за все сразу. «Видать, хорошие были, раз такие деньги дали, правда ж, Тань?» – не зная, радоваться ей или огорчаться, причитала растерянная Ларка, обескураженная заносчивой снисходительностью хозяйки галереи. Старательно упаковав две картины, что оставила на память, дочь «дэва» растерянно простилась с материнским наследством, оставленным в галерее.
Вот так они и оказались «рядом», хотя на самом деле их разделяла вся Москва: одна жила на севере, другая – на юге. Что касается работы, то Лариска первая устроилась в их компанию, им был нужен визажист-парикмахер для постоянных рекламных съемок. Потом она уговорила Валерия Сергеевича, их главного босса, взять «сестру хоть в чернорабочие», – вот так Таня и оказалась в ШИВЕ, сначала младшим помощником младшего помощника по написанию рекламных текстов, а потом… познакомилась там с Вадимом.
Вот если бы уже тогда она знала, что будет так больно, согласилась бы снова влюбиться в него? Кто знает? Наверное, да. В Вадика невозможно было не влюбиться. Красив, умен, кудрявые черные волосы, лазурного цвета глаза… Ну да, ростом не вышел, так и она не великанша, как раз вровень с ним и получалось. Но самым главным было другое – то, как он смотрел на нее: тепло и немного снисходительно, как будто заранее прощая все ее возможные промахи, глупости и ошибки. Она все бы отдала за один такой взгляд. А уж как он заботился о ней, как обнимал… В минуты близости называл ее «малыш», а в минуты особой нежности, когда она становилась растерянной, напуганной или расстроенной – «мой крошик», что означало «крошечная».
Подушка снова намокла, и Таня перевернула ее другой стороной. Главное – не всхлипывать, носом не шмыгать, чтобы Ларка опять не проснулась и не начала ее неуклюже утешать. Все же хорошо, что рядом с ней эта дочь «дэва», с ней не страшно, потому что она сама ничего не боится. Хотя нет, боится, что кто-то может умереть на ее глазах или сойти с ума от горя. Можно представить, как Ларка испугалась ее обморока. Надо же, сама она почти ничего не помнит. Помнит только, что имя Юлька прозвучало в ее телефонной трубке так нежно и радостно, что от ярости и боли она забыла, как дышать.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
