Книга Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд

— Американские экспонаты покажут, что Новый Свет занял свое законное место среди более старых наций, поэтому мы стремимся продемонстрировать Старому Свету, чего же мы достигли здесь с точки зрения искусства, культуры и промышленности.

Я прикусила язык. Корнелия пруссачка, Мэри — ирландка, а Вильгельмина — шведка. Прочих от переезда из Старого Света отделяло всего одно поколение. Для них явно оставалось неведомым значение Гражданской войны в Штатах.

Вильгельмина подняла руку на уровень плеча и помахала пальцами. Она возвышалась над мистером Тиффани на целый фут.

— Извините меня, сэр, но фламинго едят, опустив клюв. Любая девушка из Старого Света, если она когда-либо заглядывала в книгу знает это.

Мэри двинула ее локтем в бок.

— Придержи язык, — прошипела она. — Сам хозяин говорит.

Теперь поднялась Агнес: чопорная поза изящно придавала ее невысокой фигурке что-то повелительное. У меня было чувство, будто ответственность за учтивость всей студии зависела только от моей персоны и именно мне должен быть вынесен приговор за прием на работу такой бесстыжей девицы.

Мистер Белнэп бросил лукавый взгляд на мистера Тиффани, ожидая ответа. Я затаила дыхание, но в глубине души развлекалась вместе с ним. Должно быть, необходимость оправдываться перед семнадцатилетней иммигранткой была чем-то доселе неизведанным для мистера Тиффани, но он непоколебимо противостоял этой великолепной амазонке.

— Как вас зовут?

— Вильгельмина А. Уильгельмсон, сэр.

— Допускаю, мисс Уильгельмсон, что фламинго не едят таким образом. Вы очень точно подметили это. Но таким манером их приручают. Женщина дает птице камень, а не пищу.

— Похоже на булочку.

— Если птица попытается ущипнуть женщину за руку, то поранит свой клюв о камень, так что она не осмелится.

— Тогда вам следовало назвать рисунок «Укрощение фламинго», — во всеуслышание заявила Вильгельмина.

Мистер Тиффани приосанился.

— Вероятно, я так и поступлю, — промолвил он, истинный джентльмен с головы до пят. — Воспринимайте это как фантазию из страны счастья, где вещи, приятные глазу, необязательно должны иметь смысл. Им достаточно просто быть прекрасными. Искусство ради искусства, говорим мы, ибо благословение красоты делает жизнь человечества лучше.

«Сс» в слове «искусство» прозвучало как «ш», и это дало мне повод подумать, что Вильгельмина огорчила хозяина, но он не остановился. Как отважно боролся мистер Тиффани со своей шепелявостью! Я вознесла молитву Господу, чтобы Вильгельмина не захихикала.

— Витраж — это сочетание формы и цвета, — вещал он, — с тенями не в серых тонах, а в синих и зеленых, каковыми они представлены в революционном творчестве господина Эдуара Мане, который был утонченным художником вашего Старого Света. Мы стоим на плечах тех, кто шел впереди нас, но мы тоже тянемся ввысь. Тренируйте себя поиском и узнаванием красоты каждую минуту вашей жизни, — проповедовал мистер Тиффани. — Упражняйте свои глаза. Обретайте удовольствие в изяществе формы и волнении, создаваемом цветом.

Мне было радостно слышать подобные речи. Именно это придавало возбуждение самому рядовому дню. Будь то на улице, или в парке, или в помещении, я часто ловила себя на том, что вижу маленькие образцы неземной красоты, которые неведомы остальным.

— А что же делать, если мы увидим что-то безобразное? — спросила Вильгельмина, и в ее голосе прозвучал вызов.

— Не смотрите на это.

Девушка втянула голову в плечи и скорчила гримасу. Я бросила на нее суровый взгляд, чтобы она не осмелилась высказываться дальше.

— Будьте бесстрашны с цветом. Дайте ему излиться из вас. — Он прикоснулся к своей груди, а затем простер свои ладони к девушкам. — Вот как надо преодолевать драму в природе. В наши дни создается такое впечатление, что цвет представляет собой опасность. Люди проявляют робость, потому что не могут понять различие между глубокой, мощной окраской и кричащей безвкусицей, поэтому для безопасности они выбирают бледные, худосочные краски. Как раз это делает искусство безликим. Их надо просвещать, и наши новые витражи способны на это. Наши шедевры увидят тысячи людей. Даже сотни тысяч. Так что будьте мужественными. — Он завершил речь своим обычным заклинанием: — Только нескончаемая кропотливая работа порождает шедевр.

Мистер Тиффани витал в своем мире, забыв о том, кого я наняла — девушек, оторванных от родных корней, от родной языковой среды. Как можно было ожидать, что им ведомы такие слова, как «кричащая безвкусица», «худосочный» и «безликий»? Мне предстоит показать им примеры таких слов в качестве составной части обучения.

Он обошел девушек-новичков, начав с Вильгельмины, что было проявлением великой милости с его стороны. Она залилась румянцем, глядя на него сверху вниз. Легкий реверанс Корнелии в духе Старого Света пробудил некое подобие благоволения на лице Агнес.

После того как мужчины покинули помещение, Агнес последовала за мной в мой кабинет-студию, отделенный перегородкой, снабженной, однако же, широкой двойной дверью, так что я могла видеть всю мастерскую.

— Нескончаемая кропотливая работа, — вырвалось у нее еле слышным шепотом. — Будто мы уже не занимаемся именно этим. Если еще раз услышу это от него, вырежу ему язык!

Она замахнулась своим режущим диском на то место, где раньше стоял мистер Тиффани. Этот мой славный диск с алмазной кромкой и красной ручкой, идеально подходившей к моей руке, единственный диск с алмазной кромкой в отделе. Все прочие стальные. Агнес, должно быть, прибрала его к рукам после моего ухода и хотела непременно довести это до моего сведения. Зависть к инструменту. Я решила проглотить это. В качестве главы отдела у меня имелась привилегия заказать себе другой.

— Я намеревалась спросить у вас, — выдохнула она еле слышно. — Как вы, замужняя женщина, уговорили его принять вас обратно?

Я покрылась мурашками.

— Мой муж скончался месяц назад, — так же шепотом ответила я.

Общий вздох пролетел по огромной мастерской. Слуховые возможности женщин-мастериц стекольного дела не могли не вызвать изумление.

— О! Простите меня. — Едва закончив обязательное соболезнование, она вернулась к своему рабочему столу, заполучив то, что хотела.

Вскоре в мою студию вошел мистер Белнэп и поставил горшок с цикламенами на подоконник высокого окна.

— Я купил его вчера для моего кабинета, но хочу, чтобы он стоял у вас. Вам может потребоваться воодушевление.

— Ах, мистер Белнэп, как мило с вашей стороны! Цветок прекрасен! Лепестки похожи на крылья пурпурно-красных бабочек, которые собираются выпорхнуть из окна.

Художественный директор, худощавый мелкокостный мужчина, был на полголовы ниже меня, но я сидела на своем табурете, так что наши глаза находились на одном уровне. Его прилизанные белокурые волосы по обе стороны от пробора лоснились от бриллиантина. С соблюдением оформительского принципа гармонии при повторении его напомаженные усы равным образом были разделены подобной же аккуратной линией по центру под носом.